Три французские повести
Шрифт:
— Но, — с трудом ворочая языком, проговорил я, — я просил не об этом. Я хочу видеть свою жену.
— Увидите ее, когда вернетесь домой, — проговорил он и тотчас опустил голову в приступе кашля, прикрыв ладонью рот.
Кашель его показался мне каким-то неестественным, и нижняя губа у меня задрожала: зачем он мне лжет? Мне же сказали, что Катрин в соседней палате. Мсье Ложье решительно повернулся к сестре:
— Мадемуазель, проделайте все необходимые формальности.
— Но, мсье… — растерянно пробормотала сестра.
— В чем дело? Это не так уж сложно, — проговорил он с нетерпеливой гримаской. — Проводите мсье Реве в канцелярию, где оформят
Я так и подскочил: предупредить семью? Что за ерунда! Достаточно позвонить по телефону. Катрин снимет трубку. Если ей разрешили вернуться домой, значит, состояние ее уже не вызывало тревоги, так ведь? Я хотел было поделиться этими соображениями с мсье Ложье, но он извинился, у него, мол, нет времени, и попрощался со мной, неловко пожав мне правую руку, даже не дожидаясь, пока я протяну ее.
— Я дам вам халат, накинете его на пижаму, — сказала сестра. — Наденете носки и ботинки, и все. Ваш шурин должен был завтра утром принести чистую одежду, потому что, знаете, пиджак ваш так и не нашли, а брюки разорваны.
— Мой шурин? — удивился я. — Мой шурин приходил сюда?
— Да, вчера вечером, — ответила она, испуганная моим нервным тоном.
— Но с какой стати? — спросил я, чувствуя, что капли холодного пота выступили у меня на лбу.
— Думали, что вы находитесь в коматозном состоянии. Надо же было кого-то предупредить. А на самом деле вы просто спали.
— А Катрин, моя жена, почему вы мне ничего о ней не говорите? Как она себя чувствует? Это вы отвозили ее на улицу Вьоле?
— Нет, по-моему, ваш шурин. Надевайте же поскорее носки! — Сказав это, она положила на кровать поношенный мохнатый халат. — Это больничный. Не забудьте его вернуть вместе с пижамой.
— Можете об этом не беспокоиться, — ответил я, вытирая вспотевший лоб.
Все эти скучные подробности отвлекали мое внимание, или, может быть, я сам цеплялся за них, надеясь отогнать тревогу. Я словно бы старался выиграть время, злился, оттого что мне ничего не говорят, и оттягивал ту минуту, когда я все узнаю.
Сестра чуть ли не силой усадила меня в кресло-каталку, сославшись на то, что я иду слишком медленно и к тому же держусь не совсем прямо, а нужно будет пройти по коридорам довольно большое расстояние. На протяжении всего пути нас окружал запах спирта и эфира. Мне казалось, что мы едем прямо к операционной, а я отнюдь не спешил туда прибыть.
У окошечка регистратуры толпился народ, и выписка заняла целых четверть часа, но для меня они пролетели как один миг. Восседая, словно манекен, в своем кресле, я ждал, скрестив руки и ноги. Сестра передала мне документы, и я подписал их, не покидая кресла, она протянула мне почтовый календарь, я подложил его под бумаги, пристроив их на коленях. Она коснулась ладонью моего плеча, и я вздрогнул.
— Ну вот, теперь все в порядке, — сказала она. — Я с вами попрощаюсь.
И тут с двух сторон ко мне подступили двое — сидя в кресле, я не сумел хорошенько разглядеть их — и подхватили меня под руки.
— Не напрягайтесь! — проговорил женский голос. — Мы вам поможем.
— Я прекрасно и сам могу подняться, — ответил я, слезая с кресла.
— Ну и чудесно, — сказала молодая женщина, не выпуская, однако, моей руки, и, повернувшись к парню в белой куртке, распорядилась: — Шарль, можете заводить машину.
Она чуть сжала ладонями мою талию, чтобы поддержать меня, когда я влезал в машину, и шофер, следивший краешком
— Браво, Жюдит!
Сидя на носилках — лечь на них я отказался, — я машинально спросил ее, не работает ли она в Красном Кресте. Она ответила, что состоит на службе в частной компании. Потом поинтересовалась, доволен ли я, что возвращаюсь домой. Она задала вопрос, не подумав, и, так как я промолчал, покраснела. Мне показалось, что она еле слышно прошептала: «Извините!» или «Простите меня!»; но я уже не обращал на нее внимания. Машина ехала быстро, и вот передо мной возник бульвар Гренель и воздушные пути метро. Мулат, Кид-боксер и подросток в майке вышли из темного угла, где железные столбы, и преградили нам путь, а Серж, трубач и Чарли шли за нами по пятам. Я стиснул зубы, словно меня вдруг ударило током, и Жюдит поспешно посоветовала мне лечь на носилки.
— Иначе к чему тогда машины для перевозки больных? — сказала она.
— Ни к чему! — ответил я. — Мы приехали.
Перед входной дверью я невольно отшатнулся назад, но Жюдит подхватила меня, крепко сжав мое плечо.
— Вам плохо? — спросила она.
— Да нет! — раздраженно ответил я.
В лифте мне стало легче, и я ей улыбнулся; но на лестничной площадке десятого этажа меня охватила смертельная усталость. Я с трудом передвигал ноги, словно шагал, увязая по колено в грязи.
— Ключ! — вдруг вскрикнул я. — Я потерял ключ.
— Неважно, — сказала Жюдит вполголоса. — Вас ждут. — И она нажала кнопку звонка.
Соланж схватила меня в объятия. Я инстинктивно отстранился, коснувшись лицом ее мокрой щеки, вглядываясь в нее широко раскрытыми глазами. Она обхватила левой рукой мою шею, уронила голову мне на грудь и повторяла сквозь рыдания:
— Бедный мой Бернар! Бедный мой Бернар!
У нас с невесткой никогда не было особенно теплых отношений, и этот взрыв чувств удивлял меня, был мне даже неприятен.
— Робера предупредили, — сказала она. — Он приедет через час. Сейчас я одна с ней.
— С кем? — спросил я, стряхнув ее руку со своей шеи.
Она испуганно взглянула на меня.
— Послушайте, Бернар… Вы же прекрасно знаете. Вы ведь в курсе.
— В курсе чего? — спросил я, задыхаясь. — Где Катрин?
Соланж взяла мои ладони в свои, стиснула их, и на сей раз я не сопротивлялся.
— Идите к ней! — сказала она. — Мы с Робером всю ночь провели возле нее.
Она открыла дверь в спальню и отступила, пропуская меня вперед. Невозможно описать то, что я испытал. Мне хотелось излить свое негодование в язвительных насмешках, меня возмущало, что какую-то старую куклу уложили на нашу с Катрин постель. Что за гнусная шутка! Я не желал больше делать ни шагу, сейчас повернусь к Соланж и выскажу ей все; вот только ноги меня не слушались и несли меня к постели, словно их подгоняла охватившая все тело дрожь. Нет, это вовсе не Катрин! Не была же Катрин такой крошечной. Эта женщина с ничего не выражающим лицом, которую уложили на перину прямо в туфлях, походила на карлицу. Голова ее утопала в пышной подушке, и седеющих волос почти не было видно, казалось, лицо выставлено напоказ в футляре, все кости его отчетливо вырисовывались, выступая под пергаментной кожей. Я закричал: «Нет!», но голоса моего никто не услышал, или он внезапно совсем пропал. Рука Соланж ласково опустилась на мое плечо, и я качнулся вперед: я упал на кровать, прижавшись губами к этим оловянным волосам, которые я теперь узнал, там, между ухом и виском, где некогда билась такая нежная синяя жилка.