Три года в Соединённых Штатах Америки

Абердин Александр М.

– Сейчас я наставлю тебе синяков, Вик Черноф… Рассмеявшись ещё громче, я воскликнул:

– Эй, ты, Брюс Ли недоделанный, смотри не тресни сам себя своей японской палкой по лбу!

После чего демонстративно завёл левую руку за спину и встал в фехтовальную позицию для сабельного боя – правая нога, согнутая в колене, выдвинута вперёд, левая оттянута назад, только вместо сабли я выставил свою ладонь и ускорился, но не сильно, всего в три раза. Кен Таганака одним прыжком вскочил на люк и принялся демонстрировать мне своё карате. Делал он это, наверное, хорошо, только очень медленно и я даже устал ждать, когда рассвирепевший японец пойдёт на сближение. Между тем я тоже делал правой рукой плавные движения, правда, немного быстрее, чем Кен махал нунчаками. В реале мои движения, наверное, были почти незаметными. Когда же японец стал наносить по мне удары нунчаками, то я принялся отбивать их таким образом, что его руки задёргались и в конце концов, когда они у него оказались в опасной близости от головы,

обе нунчаки по очереди треснули Кена по тыкве с протяжным, но не слишком громким звуком и на ней даже не появилось глубоких вмятин, но кожа на лбу всё равно оказалась рассечена. Я же тут же прижал руку к груди, вышел из ускорения и быстро встал почти по стойке смирно. На лице Кена появилось глубокомысленное, задумчивое выражение, он выронил свои нунчаки и молча упал, а я сказал:

– Всё, господа, концерт окончен. Прошу не аплодировать и не вызывать меня на бис, а то кто-нибудь из вас захочет выкатить против меня пушку.

После этого я всё же подошел к Кену, осмотрел его голову, она не слишком пострадала, но на ней моментально появились две здоровенные шишки. После этого я быстро привёл его в чувство и даже сделал так, чтобы ему не пришлось принимать анальгин, дабы унять сильную головную боль. Японец открыл глаза, первым делом ощупал свои лишь слегка кровоточащие шишки и удивлённым голосом спросил меня:

– Вик, что это было?

– Господин Таганака, вы изволили сами себя треснуть по лбу своими нунчаками. – Ответил я – Будьте добры, размахивайте ими в следующий раз поаккуратнее.

Убедившись в том, что шишки у него большие, каждая с куриное яйцо, Кен Таганака раздраженно воскликнул:

– Вик, я и сам понимаю, что шишки на голове появились от ударов моими же нунчаками! Меня интересует, как ты это сделал, парень? И не надо вводить меня в заблуждение. Усмехнувшись, я ответил:

– Как-как, я просто отбил их рукой, когда ты подвёл руки слишком близко к голове. Так что давай, заканчивай со своими шуточками и больше не груби мне, а то я рассержусь.

Бандиты в полном молчании разошлись, а я отправился на камбуз надеясь, что они хоть немного успокоятся. Но не тут-то было, в обед я снова то и дело слышал оскорбления в свой адрес, хотя жаловаться этим говнюкам было не на что. Правда, нужно отметить, что количество злобной словесной вони всё же сократилось чуть ли не вдвое, но это вовсе не означало, что я стал кому-то из них импонировать. Думаю, что отправить меня на тот свет мечтал каждый из них, даже французы, на стороне которых сражался против фашистов мой отец по фрагменту этой легенды. Похоже, что коммандер Стирлинг специально поведал о том, кто я такой, Мату, а тот разболтал всем остальным бандитам. Самое интересное я узнал ранним утром следующего дня, когда, прежде чем начать готовить завтрак, связался с Бойлом и тот поведал мне, какой разговор состоялся в каюте капитана между ним и сенегальской гориллой по имени Ману Оранж. Этот верзила сам явился в каюту Бобби Стирлинга и чуть ли не с порога заявил:

– Сэр, я думаю, что с этим русским нужно кончать. Он слишком опасный тип и я не жду от него ничего, кроме неприятностей. Мне кажется, что не смотря на молодость, он агент каких-то спецслужб. Отдайте приказ и Ману вонзит ему нож в спину. Русский вроде как доверяет мне и не заподозрит подвоха с моей стороны. Ко всем другим он относится очень настороженно.

Тут чернокожая обезьяна с толстыми губами и низким, неандертальским лбом ошибалась. Я не доверял никому из членов банды наркоторговцев. В том числе и ему, а потому затея с ножом у него точно не прошла бы. Более того, я завёл в столовке новой правило. Во время завтраков, обедов и ужинов я ставил при входе на камбуз стол и они сами брали с него подносы со своими блюдами, заявив, что не намерен быть у них ещё и стюардом и пригрозив, что если кому-то это не нравится, то высажусь ночью на спасательной лодке на воду и пусть они плывут в Марсель без меня. Это подействовало и я больше не бегал с подносами по всей столовке, рискуя получить удар ножом в спину от какого-нибудь негодяя. Между тем затея Ману не понравилась коммандеру Стирлингу и он ворчливо поинтересовался у того:

– И что мы будем после этого делать без кока, Ману? Знаешь, стряпни Джованни я не выдержу больше двух суток и точно пристрелю этого стервеца. Так что успокойся, этот русский будет стряпать для нас еду до самого Марселя, а вот когда мы до него доберёмся, я сам выведу его в расход, как слишком опасного свидетеля и мы сбросим его за борт с балластом на ногах. Зато я таким образом не наживу себе язву, Ману.

– Сэр, но как вы это сделаете? – Спросил Ману – Говорю же вам, этот тип точно из каких-то спецслужб и потому опасен. Бобби Стирлинг ответил ему:

– Успокойся, Ману, я уже проверил Вика. Его папаша действительно бывший русский диверсант и воевал в отрядах маки, причём так, что немцы в Бретани тряслись от страха при одном только упоминании имени Николя Чернова. После войны он не захотел отправляться в Сибирь и остался на Западе, но и не захотел пойти на службу к французам, а потому сначала перебрался в Бельгию, а затем в Голландию. Когда его сын Вик сел на свой мотоцикл и уехал, в полиции Амстердама все облегчённо вздохнули. Этот громила что ни день, так обязательно избивал кого-нибудь

до полусмерти и всякий раз это оказывались или азиаты, или негры, причём одни только хулиганы и преступники. Год назад одна банда его решила пришить и устроила на него засаду. В результате из одиннадцати нападавших, а половина из них была вооружена пистолетами, семеро стали инвалидами, а один и вовсе умер через четыре месяца. У бедняги отказали почки. Так что Вик никакой не агент, он просто умелый боец и меня если что и поражает в нём, так только одно, как он к двадцати годам сумел им стать. Правда, говорят, что его папаша тот и вовсе какой-то монстр. Он до сих пор боится, что русские пришлют к нему своих палачей и потому не расстаётся с оружием и постоянно тренируется на случай внезапного нападения. Не то что вы, банда тупых, ленивых скотов, которых не загонишь ни в тир, ни в спортзал. Ну, а убью я его очень просто. Утром, когда он приносит мне кофе, дверь моей каюты всегда открыта и я просто говорю ему, когда он стучится, чтобы он вошел и поставил поднос с моим завтраком на столе. Не смотря на свою молодость, Вик очень пунктуален и педантичен. Он всегда приходит вовремя, а войдя в каюту с подносом, берёт его в правую руку, а левой аккуратно закрывает дверь. Так что я просто намажу руку сильнодействующим ядом и как только он закроет дверь, то уже через десять секунд умрёт от паралича лёгких. Мне же только и останется, что полить ручку и его левую руку нашатырным спиртом, чтобы полностью нейтрализовать яд. После этого он пойдёт на корм рыбам.

Ману на этом успокоился, а я пожал плечами, поражаясь редкостной подлости коммандера Стирлинга, и принялся готовить для банды мерзавцев завтрак.

Глава 4

Захват «Клементины»

Как и в первый раз, «Клементина» плутала по всему Средиземному морю так, словно капитан Хольмквист не знал, куда ему плыть. Сначала она направилась в сторону Крита, но потом повернула к побережью Израиля. Однако, проплыв миль триста, резко развернулась и поплыла в сторону Ливии и так петляла восемь суток, пока не доплыла до Болеарских островов и уже от них пошла тихим ходом курсом на Марсель. Если не увеличивать скорость, то через двое суток «Клементина» должна была доковылять до конечного пункта назначения и порта своей приписки. Четыре последних дня изрядно штормило, но когда мы миновали сороковую параллель, шторм, как обрезало. Это произошло рано утром, я как раз заканчивал готовить завтрак, а вместе с тем готовился произвести захват судна. Бандиты к тому времени мне уже осточертели так, что я был готов их загрызть, но у меня был готов для них сюрприз совсем иного рода, куда более высокотехнологичный, но вместе с тем не совсем гуманный. Ну, и чёрт с ним, с этим долбанным гуманизмом. Это же бандиты! В любом случае всё будет длиться недолго и как только они выпьют опийной настойки, то проснувшись ничего не вспомнят.

Когда зашла речь о том, как захватить в плен такую большую банду, Бойл, после некоторых раздумий, предложил мне воспользоваться для этой цели гипнонаркотиком, причём особым, бинарным. Ещё за три месяца до побега я синтезировал его под руководством мудрого Бойла и потому прихватил с собой три ампулы. В одной находилась жидкость оранжевого цвета, из-за чего я и купил столько апельсинов. Это был базовый наркотик. Во второй ампуле была жидкость сиреневого цвета, антидот, снимавший все последствия, отчего я мог спокойно пить апельсиновый сок вместе с бандитами и ничего не бояться. В третьей же ампуле находился второй компонент гипнонаркотика и сегодня он находился во всех напитках – в апельсиновом соке, чае и кофе. Всего я взял с собой в дорогу три ампулы гипнонаркотика, но в любой момент мог синтезировать любое его количество. Вместе с тем я также приготовил и опиумную настойку, причём опять-таки по рецепту Бойла, которая должна была погрузить всю банду в сон на трое суток, чтобы на борт «Клементины» смогли спокойно подняться мои друзья. Но только после того, как все уснут глубоким и покойным сном. Единственный человек, с которым я хотел поговорить, был коммандер Стирлинг.

У меня было достаточно много времени, чтобы хорошенько обо всём подумать, а потому, по здравому размышлению, я решил не убивать ни его, ни кого-либо ещё из членов этой банды. Пусть с ними разбираются власти, а я уж если и пролью чью-то кровь, то лишь тогда, когда мне придётся сражаться спасая свою собственную жизнь, либо чужие жизни. Мне и без того предстояло в скором времени привести в исполнение несколько смертных приговоров. Единственное, о чём я жалел, так это о том, что больше никому не набью морду, а ведь мне этого очень хотелось, но пока что от меня досталось всего только трём болванам. Если японец быстро отошел от ударов своими же собственными нунчаками по голове, то оба итальянца дня три едва передвигали ноги. В горячке дуэли они просто не обратили особого внимания на удары резиновых пуль, но уже через несколько минут боль от сильных ударов дала о им о себе знать. По этому поводу я тоже не очень-то переживал, ведь я находился в точно таком же положении, что и они. Если захотят обратиться к кому-то с претензиями, то пусть идут с ними к своему боссу, а не ко мне. Это коммандер Стирлинг подвёл их под мои выстрелы, от которых они не смогли увернуться, да, у них в общем-то ничего толком и не получалось, а ведь я работал без ускорения.