Три года в тылу врага

Веселов Илья Иванович

К исходу девятых суток с поста приполз Виктор Смирнов. Он подтянулся к костру, начал расстегивать и снимать свой рваный полушубок, затем неожиданно сунул руки в горящий костер и стал загребать угли.

Я позвал Пашнина. Он посмотрел на Смирнова. Партизан не узнавал врача.

— Сошел с ума. Это случается на почве голода, — заключил Пашнин.

Через полчаса Смирнов умер.

Прошло каких-нибудь минут пятнадцать-двадцать, как сидевший рядом со мной Петр Данильчук слегка вскрикнул и вытянулся. Я пощупал

его пульс. Он не бился.

К концу дня смерть отняла у нас еще пятнадцать товарищей. Мы были бессильны не только спасти людей, но и похоронить умерших, отдать им партизанские почести. А смерть становилась все безжалостнее. Живые лежали вперемежку с мертвыми.

Во второй половине дня мы собрали весь отряд у костра.

— Что будем делать? — Такой вопрос поставил перед партизанами командир бригады Ефимов.

— Прорываться, — ответило большинство.

— Устроим фрицам наш последний концерт!

— Лучше погибнуть в бою, чем от голода!

Так и решили.

— Хорошо, дорогие товарищи, — сказал я. — Помните, что нас полторы сотни. А это сила большая. Прорыв начнем сегодня ночью.

Ефимов приказал проверить оружие, гранаты, готовиться к последнему бою.

Порядок при переходе передовой приняли такой: две группы по двадцать человек идут впереди, одна блокирует и уничтожает левую сторону блиндажей, вторая — правую. Остальные идут за передними группами, уничтожают появившихся фашистов и пробиваются к реке, за которой стоят наши части.

Люди несколько ожили. Зашевелились, начали протирать патроны, проверять гранаты, выбросили лишние вещи из мешков.

Кто-то вполголоса начал напевать «Ленинградскую партизанскую». Хотелось забыть голод, не вспоминать трудности и невзгоды последних дней. Некоторые старались даже подшучивать друг над другом, вспоминать забавные случаи из боевой жизни.

Среди наступившего оживления неожиданно прозвучал сигнал тревоги. Его подал часовой Решетов. Он сидел на опушке леса и, повернувшись к лагерю, усиленно размахивал руками.

Партизаны расползлись и заняли круговую оборону. Остались лежать лишь те, кто окончательно обессилел.

— Пойдем, командир, посмотрим, — сказал я, проверяя автомат.

Подползли к Решетову.

— Немцы, — прошептал он, указывая вперед.

Прямо на нас двигалась группа лыжников. Их насчитали более двадцати.

— Ничего, справимся, — сказал я Ефимову и стал внимательно следить за движением лыжников. Они шли не спеша, осматривали все вокруг, держа автоматы наготове.

Показались подозрительными их маскировочные халаты. Они не походили на немецкие. Недоумение вызвали и автоматы: на ремнях у лыжников висели наши ППШ.

Я перевел взгляд на их лица. И тут же заметил, что на лыжниках надеты не каски, а русские шапки-ушанки. У переднего лыжника капюшон был слегка приподнят, и среди ворсистого

меха блеснула звездочка. Сначала я не поверил и перестал следить за остальными. Мой взгляд уперся в шапку впереди идущего и больше ничего не замечал. Вот лыжник взмахнул палками и приблизился к опушке ельника еще на несколько метров. Нагнулся, чтобы поправить крепление.

Теперь не было никакого сомнения, что на шапке у лыжника была звездочка, наша, родная, пятиконечная!

— Наши, это наши! — крикнул я Ефимову и Решетову, вскочил на ноги, упал и снова вскочил.

— Товарищи, родные мои, товарищи!

Спотыкаясь и падая, я бежал навстречу лыжникам. Следом за мной, перемахивая через бурелом и сугробы, бежали Ефимов и Решетов.

Неожиданное появление из леса бородатых и опухших людей с автоматами изумило лыжников.

— Кто вы?

— Партизаны. А вы что, фронт прорвали где-то?

— Мы разведчики. Проскочили через оборону, а вот под Сталинградом фрицев полмиллиона окружили и доколачивают, — ответил один из лыжников…

— Неужели?

— Не верите — вот газета, читайте. — И протянул мне «Правду». В газете сообщалось о завершении и ликвидации окруженной армии Паулюса под Сталинградом.

Мы с Ефимовым не торопясь начали смотреть газету, но тут же я положил ее в карман, и мы начали наперебой расспрашивать солдат, а у самих слезы катились по щекам.

Один из солдат начал закуривать и подал кисет Ефимову, но руки Григория Ивановича не повиновались. Тогда разведчик быстро свернул ему цигарку, раскурил и подал.

После первой затяжки Ефимов закашлялся, побледнел и пошатнулся.

— Что с тобой, партизан?

— Отвык. Не ел десять дней.

— Неужели у вас ничего нет?

— Давно, видишь опухли, еле ходим.

— Сейчас мы вам поможем, все будет в порядке. Всех накормим.

Над большим костром запарили котелки, а вокруг в обнимку сидели солдаты с партизанами. Каждому было что рассказать.

Мы пристроились чуть в стороне на куче веток.

— Где вы проскочили мимо немцев?

— Недалеко, километров тридцать отсюда на восток. А почему вас это интересует?

— Сами видите наше положение. Хотим перейти вражескую оборону.

— Вам не перейти. Люди физически ослабли, можете потерять всех. Мы знаем каждый куст и пенек, и то случаются неудачи.

— У нас нет иного выхода.

— Понимаю, — ответил командир разведчиков. — Но выход все-таки есть. Мы поможем вам продуктами.

— А как сами без них?

— Не беспокойтесь. Разведчики знают, кому их отдают. Это — первое. Второе — у нас есть еще тайник с продовольствием. Мне думается, вам нужно добраться до деревни Оклюжье. Там у высоты 87 действует вторая наша группа. Она поможет вам во всем — и связаться с партизанским штабом и продуктов даст.