Три грецких ореха
Шрифт:
Он всё ещё надеялся проснуться, очнуться, отрезветь. Где-то глубоко внутри почувствовалось шевеление ростка паники. Ким подумал, что если так будет продолжаться, то скоро он снова пообещает самому себе бросить пить и отправится в лечебницу, что случалось не единожды, хотя всякий раз неминуемо завершалось рецидивом.
Он стоял, подняв обе руки вверх, готовый сдаться в плен, но выжить. Пахло морем и страхом. Ким не умел плавать.
Вдруг ему очень захотелось жить. Не потому, что он осознал ценность своего существования, но, вероятно, это был единственный природный инстинкт, неподвластный даже разъедавшей личность алкогольной
Болезненные просветления всегда настигали его из-за отсутствия нужной дозы алкоголя. Но, не смотря на неимение постоянной работы и на полную растрату скудных сбережений, всегда можно было заработать на дешевую выпивку, открывая дверь груженым покупками клиентам супермаркетов или таская мешки в порту.
Но сейчас нужно было выбираться, искать помощи и хоть какого-то объяснения происходящему. Почему никто из соседей не вызвал аварийную службу? Откуда вся эта вода? И как она могла подняться так высоко по подъезду?
По возможности быстро Ким вернулся в комнату в поисках документов, хранящихся в жестяной коробке из-под печенья. Он плавала у ножки стула и размеренно билась об неё словно от прибоя. Схватив коробку, Ким оглядел комнату. Что бы вы взяли на необитаемый остров? – спрашивали их когда-то в детстве учителя. Нож, спички, увеличительное стекло, и Библию. Разрешалось назвать лишь пять вещей. Сейчас Ким не нашел бы и одной из них. Спички и те вымокли, сера на них разбухла и отвалилась, плавая с остальным мусором по квартире.
Ким повернулся, чтобы уйти, но в последний момент решил взять книгу с подоконника, надеясь раздобыть табаку. Вынул из-под подушки пачку конвертов, перетянутую грязным шнурком. Когда-то Ким очень любил писать письма. Телефонные разговоры казались ему пустыми, формальными. А в письмах он покорял любого оппонента и мог покориться сам. В них можно было заглядывать, перечитывать, брать полезную информацию, выискивать советы и рекомендации, вспоминать о приятных моментах, наслаждаться слогом и стилем собеседника, осознавая, что отчасти проникаешь куда-то глубоко в его душу, ведя длительную насыщенную переписку. Ещё он всегда говорил: если хочешь получить письмо от судьбы, напиши ей первым.
Недлинным был бы список имущества, случись ему составить завещание прямо сейчас. Да и на чье имя? Кому нужна связка писем, паспорт с разорванной коркой и пятикилограммовая книга, годная лишь для того, чтобы в её листы заворачивать табак? Разве что пошла бы в лоток соседскому коту, разорванная на мелкие клочки.
Потянувшись за книгой, Ким зацепился за край выгоревшей занавески, и, теряя равновесие, ухватился за неё свободной рукой. Трухлявая гардина не выдержала, сорвалась с гвоздей, перелетела через плечо, и стукнула ему между лопаток. Ким запутался в накрывшей его занавеске и с размаху хлопнулся спиной назад, погрузившись с головой в полную мерзости соленую воду. В какой-то момент ему показалось, что сейчас он вполне может в панике захлебнуться и утонуть среди отходов собственного нечистоплотного существования. Поднятая с полу бурая муть забила рот, колола глаза. Правое предплечье горело от какой-то режущей раны и даже через воду Ким почувствовал вкус крови.
Сквозь взбаламученную воду Киму послышался чей-то смех или плач. На секунду он перестал бороться и замер. Может быть, он стал понимать язык дельфинов? Это мысль его позабавила. Шаря вокруг себя, он наткнулся на ножку кровати и одной рукой подтянулся
Встать не удалось, но голова оказалась на поверхности и он смог отдышаться, хватая воздух и отплевываясь от налипшей к губам грязи. Где-то вдалеке действительно плакал ребенок, или стонала женщина, но Ким всё ещё не был уверен, что это не плод его одурманенного сознания. Упираясь ногами в скользкий илистый пол, Ким поднялся, размахивая волосами, словно бездомный пес, только что принявший ванну в луже. Облокотивший о стол, стал разглядывать поврежденную руку. За подкладкой рукава нашел крышку от консервной банки. Вспоротая ткань пиджака интенсивно краснела прямо на глазах. Ким снял мокрую одежду и рассмотрел порез. Он не был глубоким, но видимо, задело сосуды, и кровь текла, не переставая.
Кое-как перевязав рубахой рану, Ким натянул на плечи пиджак, выловил книгу, жестяную банку с документами, письма и, еле удерживая всё это одной рукой, выпрямился. Из окна дунуло свежестью и тайной, от которой лицо Кима непроизвольно исказилось в изумлении и ужасе. Он готов был снова грохнуться на пол, но на этот раз ему удалось удержаться на ногах. За окном он не увидел ни городского стадиона, ни старого центрального района с его узкими улочками, где он вырос, ни парка, где провел вчерашнюю ночь – всё вокруг было сплошь укрыто тихой водной гладью. Сделав шаг вперед, Ким перегнулся через подоконник и глянул вниз. Вода нежно плескалась прямо под его окном. То есть, все семь этажей самой высокой в городе шестнадцатиэтажки были затоплены. Вокруг ни души, только чей-то тихий стон. Под окнами соседней слева квартиры плавало красное пластмассовое ведро, очевидно, всплывшее из дворовой песочницы.
С трудом выбравшись на площадку, Ким буквально поплыл к двери квартиры профессора. Вода постоянно пребывала. Теперь она доходила Киму до груди. За дверью яростно орал профессорский кот.
– Ну, не ребенок, значит. Профессор, эй, открывай! Хватит дуться, сейчас не до этого.
Из-за двери никто не отзывался, только кот завопил ещё сильнее.
– Ты там его за хвост тянешь, что ли?
Ким вернулся в квартиру, нашарил на шкафу пыльный ящик с инструментами. Вынул оттуда стамеску.
Дверь квартиры была закрыта на один лишь язычок замка, поэтому он поддался без особых проблем. Но открыть дверь оказалось сложнее – вода не пускала. Всё-таки вдавив её немного внутрь, Ким протиснулся в образовавшуюся щель. Повсюду плавали книги, какие-то мертвые бабочки, размокшие и разбухшие, гусиные перья и ароматические палочки.
– Профессор, вы здесь?
Отвечал только кот.
– Да слышу я тебя, наглое животное.
Проплыв к двери в зал, Ким остановился в нерешительности. Сквозь зеленую воду он увидел кресло, качавшееся у самого пола, в котором сидел мертвый профессор. Руки его были привязаны к ручкам, а тело немного поднялось над сиденьем.
По краю шкафа носился взъерошенные полосатый кот, округлив полные страха глаза. Ким добрался до него и позвал к себе. Руками он не мог дотянуться, расстояние было приличное. Прикрыв лицо, Ким поднялся на носки, насколько это было возможно. И тут когти вонзились ему в голову, в шею, в ухо. Кот спрыгнул прямо на него, цепляясь изо всех сил. Ким с трудом снял его с головы, прижал к себе чуть выше груди. Кот снова впился в него когтями, и ослабил хватку, только когда они поднялись на следующий, ещё незатопленный этаж.