Три изысканных детектива (сборник)
Шрифт:
Котенок свернулся клубком у него в руках и громко урчал от удовольствия. Нос и «носочки» на лапах были белые, а на самом кончике хвоста торчал реденький пучок шерстинок.
— Эта киса ко всем липнет, как банный лист, вот и ты попался, простофиля! — мерзко хихикнула девочка и поскакала к матери.
Таша только успела накинуть пеньюар из тонкого батиста — они всю ночь до утра отмечали в постели День взятия Бастилии, и Виктор лишь несколько минут назад укатил на велосипеде в лавку, — как в дверь постучали.
— Жозеф! Вы насквозь промокли!
—
— Вы с ним разминулись… Ой, какой хорошенький!
— Я подобрал его на вашей улице. Наверное, он голодный. — Жозеф опустил добычу на пол, и котенок, выгнув хребет, шмыгнул под подол пеньюара Таша, не переставая тарахтеть, как паровая турбина.
— Вы заметили, какой у него хвост? — улыбнулся Жозеф. — Похож на половинку кисточки.
— И правда, полукисточка! Очень живописный кот. Круглая головка, тигровая шерстка, белые «перчатки»… Надо налить ему молока.
Пока Таша хозяйничала на кухне, Жозеф в сопровождении своего протеже слонялся по прихожей, загроможденной багетными рамами и книгами. На геридоне среди безделушек он краем глаза заметил картонную трубочку с опаленными краями, хотел рассмотреть ее поближе, но в этот момент появилась Таша с блюдцем молока, и «полукисточка» жадно принялся за еду.
— Он забавный. Пожалуй, я его оставлю.
— Уф, мадемуазель Таша, вы меня просто спасли! Если б я притащил его домой, матушка заставила бы меня выучить «Марсельезу» на бретонском… А месье Легри не будет возражать?
— Ну что вы, чего хочет женщина, того… — Таша усмехнулась.
Успокоенный Жозеф взял картонную трубочку с геридона и хмыкнул, увидев рисунки.
— Бенгальские огни всю ночь сверкали… — Таша подавила зевок. — При таком количестве света можно было бы целый месяц обходиться без фонарей. Ну, полукисточка, набил брюшко? Ты согласишься остаться в этом скромном жилище?
Котенок, отобедав, приводил себя в порядок, но, услышав вопрос, прервался и ответил пронзительным «мя-а-ау!».
— Жозеф, он сказал «да»! — захлопала в ладоши художница.
— Вот погодите, он еще овладеет английским, русским и японским — тогда вы точно не соскучитесь в компании этого балагура!
Таша, присев, почесала котенку пузо и наклонилась поближе, рассматривая шерсть.
— О, да он не один, тут целая толпа наездников… И кстати, он девочка.
— Как вы узнали? — брякнул Жозеф.
— Ну, по отсутствию… как это называется по-французски?
— Э-э-э…
— Мужских признаков, в общем. Полукисточка, я назову тебя Кошка!
— Что ж, мадемуазель Таша, мадемуазель Кошка, позвольте откланяться. Матушка заглянет к вам с обедом и с арсеналом щеток-метелок…
«А я, если поспешу, еще успею чуток передохнуть дома в тишине и спокойствии, перед тем как отправиться на галеры „Эльзевира“», — подумал Жозеф, выходя на улицу Фонтен.
Всю дорогу в омнибусе Жозефа не покидала мысль о том, что он упустил что-то важное. Но как болезненный зуд, который не пройдет, чешись не чешись, смутная уверенность в собственном ротозействе никак не могла переродиться в нечто конкретное. И только дома, в каретном сарае, усевшись за стол, сооруженный из ящиков, он понял,
Это открытие полыхнуло в голове Жозефа электрическим разрядом.
— Бенгальские огни или «римские свечи»! В переплетной мастерской, черт побери! Ну, что ты об этом думаешь, папочка? — спросил он, глядя на фотографию, с которой улыбался букинист, прислонившийся к парапету набережной Вольтера. — Ты думаешь, что пожар случился из-за пиротехнической ошибки? Не знаешь, да?
Окружающий мир вдруг подернулся волной, Жозефу показалось, что он смотрит на события и факты сквозь толщу воды и не может различить очертаний.
— Чушь какая-то! Кому понадобилось пускать фейерверки за десять дней до Четырнадцатого июля? Разве что… Ох проклятье! У меня в руках настоящие улики! Надо срочно доложить патрону!
…Виктор, пьянея от скорости, крутил педали, и никелированный велосипед с каучуковыми шинами без фонаря и клаксона вихрем летел по бульвару Сен-Жермен. Вне себя от гордости, плавно покачиваясь на оснащенном рессорами седле, ездок лавировал между экипажами, то и дело создававшими заторы — но только не для него! Прощайте, битком набитые омнибусы и утомительные пешие прогулки!
Мостовая уносилась назад из-под колес, вот уже на углу улицы Иакова замаячила вывеска «Эльзевира» — Виктору предстояло заступить на вахту, чтобы Айрис и Кэндзи могли провести вместе вторую половину дня. Он позволил себе напоследок крутой разворот с боковым скольжением, заскочил двумя колесами на тротуар, и «бабочка» встала как вкопанная перед домом номер 18.
Разумеется, Жозеф где-то пропадал. В последнее время этот юноша демонстративно манкировал своими обязанностями и вообще вел себя вызывающе — Виктор был крайне им недоволен. «Надо будет завинтить гайки, парнишка совсем от рук отбился», — решил он и, закатив свой драгоценный велосипед в подсобку, взбежал по винтовой лестнице на кухню, где подкрепился еще теплым рататуем с белым вином. А едва услышав звон колокольчика на входной двери и знакомый голос «Эй, есть кто-нибудь?», ссыпался по ступенькам — ему не терпелось задать перцу нерадивому управляющему.
Однако Жозеф, не дав патрону и слова молвить, разразился пламенной речью, в которой фигурировали извещение о похоронах в «Фигаро», леопард, месяц май и картонные трубочки, начиненные порохом. Это словоизвержение было прервано лишь приходом клиента. Когда пижонистый молодой господин, нежно прижав к сердцу книгу «О дендизме и Джордже Браммеле», [196] расплатился и, счастливый, покинул помещение, Виктор с саркастической усмешкой повернулся к Жозефу:
— Должен сообщить, что вы опоздали на полчаса.
196
Сочинение Жюля Барбе д’Оревильи (1808–1889). — Примеч. авт.