Три карата в одни руки (сборник фельетонов)
Шрифт:
— Во-первых, никуда я вас не гоняла и вообще впервые вижу. Во-вторых, у меня в отделе триста с хвостиком наименований. В-третьих, я, может, не баскетболистка, а лыжница. А в-четвертых, мы ничего под прилавком не прячем: нравится — покупайте, не нравится — до свидания.
— Но я ведь не знал, что этот насос мне нравится!
— Надо знать! Не маленькие!
— А если бы я ушел, так и не купив здесь ни мяча, ни насоса? Если бы я ушел, унеся досаду и восемь неизрасходованных, выпавших из вашего оборота рублей?
— Хороший товар у нас не заваляется. Не вы купите —
«Не вы, так другой». Это еще недавно было справедливым суждением. «Хороший товар не заваляется». Это несколько лет назад и прямь можно было считать непререкаемой торговой мудростью. Но сегодня можно назвать немало товаров, безусловно, хороших и выпускаемых в таких солидных тиражах, что их могут купить и «вы», и «другой». А если купит только «другой» — тогда образуется непредвиденный товарный завал.
«Расскажите про покупки. Про какие про покупки? Про покупки, про покупки, про покупочки мои». Зверская скороговорка! Язык трижды сломается, пока произнесешь! Но честное слово: когда про покупки не рассказывают, жить еще труднее. Гудят ноги, летят рубли на такси, и покупатели проходят мимо товара, который давно упорно ищут. Или, что бывает чаще, проходят мимо того, что им очень нужно, хотя сами покупатели об этом еще не догадываются.
Я недавно спросил в овощном, что такое салат «Дунайский».
Ответ:
— А я его не кушала!
— Почему?
— Всей номенклатуры не скушаешь.
Ах, это и впрямь трудно: кушать номенклатуру. Отведать салат, хотя бы для того, чтобы дельно подсказать покупателю, — куда проще. И будь я министром торговли (простите за нескромность предположения!), я бы непременно устраивал служебные дегустации для всех продавцов. Пусть в одном случае это называется «инструктивный завтрак», в другом — «пробная носка»… Впрочем, на терминологии не настаиваю. Но совершенно очевидна экономическая целесообразность того, чтобы каждый продавец досконально знал, что именно он продает. Чтобы в ответ на мое: «Расскажите про покупки», — всегда раздавалось любезное:
— Про какие про покупки?
Три карата в одни руки
Вы бы поняли, я бы понял, да каждый из нас, наверное, понял бы. И лишь Билли Боне, одноглазый пират-отставник из «Острова сокровищ», воскликнул бы недоуменно:
— Давали золото? Этого не может быть!
А почему, собственно, не может, если оно так и было? Да, золото. С брильянтами, с изумрудами, с рубинами. Одни брали его в виде колец, другие — в виде сережек, а иные даже целыми гарнитурами. Короче говоря, то, что в запорожском головном магазине «Укрювелирторга» давали, то люди и брали.
Ну и, натурально, очередь возникала невообразимая: дворники, рационализаторы, дантисты, интеллигенты… И непременно приглашенные представители правопорядка по обе стороны. Поближе к голову — штатные, в форме. Подальше, у хвоста, — добровольцы в штатском. Очередь неизменно тяготела к организованности, однако мелом на спинах писали только в самом крайнем случае. А так по большей части культурненько, химическим карандашом на ладошке.
И
— Больше трех каратов в одни руки не давать!
Эти энергичные дамы обладали поразительной товароведческой эрудицией. Если давали цветные телевизоры, они подгоняли очередь репликами: «Вы не берете? Я возьму!» Если давали ковры, они требовали: «Нечего перебирать, сзади то же люди стоят!» Дамы придавали торговому процессу такой бешеный ритм, что покупатели второпях путали сотенные купюры с использованными трамвайными билетами.
Обладай наша торговля большими поощрительными фондами, она уже давно должна была бы воздвигнуть мемориал Неизвестной энергичной даме. Ее вклад трудно переоценить.
Продажа товаров длительного пользования, издавна считавшаяся делом трудным и хлопотливым, превратилась для торгового персонала в звездные часы упоения властью. Покупательская масса покорно управлялась тремя всепогодными репликами:
— Подождите!
— Не хватайте!..
— Отойдите, кому говорят!..
Месячный план магазина выполнялся за три часа. Еще час уходил на то, чтобы затереть лужицы покупательского пота. А потом можно было неделями напролет всласть философствовать о смысле интимной жизни, так как ни серег, ни кулонов, ни ковров никто для возврата не приносил.
Да и какой смысл был в возврате? Ну разонравился вам вдруг ковер — эка беда! Шепните знакомым, а знакомые — своим знакомым, и набегут откуда-то взволнованные люди, и заберут 600-рублевый ковер, и оставят взамен не шестьсот, а всю тысячу.
Дамы, подтвердите, что эти цифры взяты не с потолка!
Да, так было» а потом что-то произошло. То есть нет, скажем прямо и без лукавства: теперь ковры стоят дороже, чем раньше, но дешевле, чем продавали спекулянты. Теперь золота с брильянтами так много, что милиция стала не нужна. Что же касается цветных телевизоров, то от них и без повышения зарябило в глазах.
Шальной дефицит сыграл в ящик. Но из той же тары восстал благородный товар достаточного спроса.
И тут торговля сделала для себя ужасное открытие. Оказалось, что возросшее товарное покрытие ей крыть нечем. В магазинах, наполненных материальными ценностями, вмиг разрушились духовные ценности хватательно-давательного товарооборота. Без фиолетовых номеров на ладонях не работало ничто — ни властное «Подождите!», ни свирепое «Не хватайте!», ни даже некогда безотказное «Отойдите, кому говорят!».
Руки, привыкшие, что из них все рвут с руками, безнадежно опустились. В экстренном порядке решили разучить несколько улыбок: приветственную, побуждающую, благодарственную. На манекенах все отработали до автоматизма. Но едва появлялся живой теплокровный покупатель, как все летело к чертям, и вместо разученных улыбок самопроизвольно возникала брезгливая гримаса образца «Вас много, а я одна!».
Провал операции «Улыбка» стал сигналом к всеобщему отступлению. План валился, но звучала невысказанная команда: падающего толкни! В конце концов, если план не горит, его не корректируют.