Три кинжала, или Прыжок в неизведанное
Шрифт:
Сверху открывался восхитительный вид. Маленькие, почти игрушечные дома, крытые соломой, выстроились в стройные ряды. Небольшая речушка голубой лентой разрезала долину на две части. Поля и пастбища были поделены на ровные квадраты так, что напоминали своим видом шахматную доску. Но даже сверху были заметны имущественные отличия разных дворов. Фермерские хозяйства располагали двух-трехэтажными просторными домами, множеством хозяйственных построек и садом, а также значительными по площади пахотными угодьями. Дома бедняков были небольшими, одноэтажными со скромными приусадебными участками, где можно было выращивать продукты лишь для внутреннего потребления. Причудливая сеть тропинок, соединяющая
Домик Джона Клэра примостился на краю деревни и был куплен на деньги, собранные английскими лордами – ценителями истинной поэзии. Сам Тейлор тоже внес лепту в это предприятие. Однако ни он, ни лорды не представляли себе, что такое труд сельского жителя, обремененного многочисленной семьей, но не имеющего собственной земли, чтобы выращивать продукты на продажу. У такого крестьянина было два выхода – либо арендовать землю, выплачивая за нее грабительскую арендную плату, либо идти в наемные рабочие, обрабатывая землю хозяина и занимаясь выпасом его скота. Джон пытался арендовать небольшой клочок земли, но то и дело вынужден был подряжаться на поденную работу, чтобы залатать дыры в семейном бюджете.
Тейлор решил лично принести Джону хорошую весть, совместив это благодеяние с загородной прогулкой. Вот уже восемь лет, как стихи когда-то нашумевшего сельского поэта не издавались. Поговаривали, что он пал духом, пристрастился к выпивке, и состояние его здоровья оставляет желать лучшего. В последнее время Тейлор начал снова хлопотать за своего протеже, и ему удалось собрать небольшую сумму денег, достаточную для издания четвертого сборника стихов. Необходимо было уточнить некоторые детали, и сборник можно было запускать в печать.
Калитка была не заперта, Тейлор толкнул ее рукой и вошел во двор. Женщина в простой льняной блузе и длинной юбке сидела на крыльце с маленьким ребенком на руках. Голоса еще нескольких детей слышались на заднем дворе. При виде нежданного гостя выражение ее лица, глядящего в пустоту, совершенно не изменилось. Услышав вопрос о муже, она молча махнула рукой в сторону небольшого сарая, примостившегося слева от дома. Джон в рабочей льняной блузе-балахоне, надетой поверх основной одежды, правил там сельскохозяйственный инвентарь. На своего издателя он посмотрел невидящим взглядом, словно не понимая, с кем имеет дело и раздраженно крикнул в приоткрытую дверь сарая:
– Марго, кого ты опять пустила в наш дом? Я же говорил тебе, что у меня раскалывается голова, и я не хочу ни с кем разговаривать.
– Вечно около тебя болтаются разные проходимцы, и каждый норовит отвлечь тебя от работы. Разбирайся сам со своими приятелями и не морочь мне голову, – уставшим и безразличным голосом ответила Марго, и чтобы закрыть эту тему, удалилась в дом, хлопнув дверью.
– Джон, вы не узнаете меня? Это же я, Джон Тейлор. Я приехал из Лондона специально, чтобы поговорить о вашем новом сборнике стихов. – В своем респектабельном, хотя и немного запылившемся костюме, с холеными руками и тщательно уложенными по последней моде локонами, Тейлор выглядел весьма нелепо среди старой утвари и разного хлама.
– Ах, это вы! Что же вы хотите от меня? Я еще не закончил пятую часть «Чайльд Гарольда», и пока не закончу, прошу меня не тревожить. – Джон устало опустился на скамью и блуждающим взглядом стал оглядываться по сторонам. – А где же Мэри? Почему она ушла? Ведь сегодня в деревне будет большой праздник, и мы обязательно должны пойти туда вместе. Ах, только бы перестала болеть голова! Этот бесконечный шум сведет меня с ума.
Тейлор закрыл за собой калитку. Экипаж ждал его неподалеку, но ему снова захотелось пройтись.
Последний сборник стихов Джона Клэра вышел в 1835 году под названием «Сельская муза». Сам Клэр дал своей рукописи название «Летний коврик» в честь старинного крестьянского обычая – вносить в дом вырезанный на лугу кусок дерна с цветами и украшать им комнату как ковриком. Когда Тейлор отправился в Хэлпстон, он хотел уточнить кое-какие детали редакторской правки и посоветоваться с автором относительно названия. Но поскольку он нашел его почти невменяемым, то решил самовольно изменить название в угоду капризной читательской аудитории.
Солнце устало клонится к горизонту, нависая над бесконечной водной гладью. Оно уже готово упасть в объятия морских глубин, поглощающих все живое и обращающих свет в тьму. Джон сидит на пустынном песчаном берегу и размышляет о том, есть ли у моря душа. Душа – это то, что обрекает нас на страдания и наполняет неизбывной тоской по утраченному блаженству. Душа – это вечное напоминание о Боге, напоминание через боль неудач, потерь и разочарований. И вдруг его постигает озарение: Конечно же, у моря нет души! Само море – это душа мира, ее видимый образ.
8
Отрывок из стихотворения Джона Клэра «Видение» в переводе автора.
Море, извечно манящее человека, убаюкивающее его тихим шепотом своих вод, мерно качающее его на своих волнах, точно в колыбели, и призывно зовущее безбрежным простором своих далей. Море, безжалостно сметающее в стихийном порыве все, что создано человеком, лишающее его любой надежды на спасение и равнодушное к любому человеческому страданию. Странно, почему человек всегда стремится к сопротивлению, почему он не может добровольно сложить оружие и отдать себя на волю стихии? Ведь море – это всего лишь проводник, самый надежный проводник, который знает самый короткий и самый легкий путь к Богу.
Джон вскакивает на ноги. На нем рубашка и штаны из грубого льна, но в них так легко и свободно дышится, как в детстве, когда ничто не ограничивало ни мыслей, ни движений, ничто не сжимало ни тела, ни душу. Теплый ветер с моря ласково треплет волосы и зовет за собой. Босые ноги тонут в песке, но неумолимо устремляются в сторону воды, смело накатывающейся на песок и вдруг в испуге откатывающейся назад.
– Джон, куда же ты? Подожди меня! – Откуда-то издалека к нему бежит Мэри. Она раскраснелась от бега, и ее румяные щеки пылают прямо в тон закатному солнцу. Она смеется также весело и беззаботно, как в детстве. Ее волосы распущены и волнами спадают на плечи. Легкое платье, украшенное незатейливой вышивкой, подчеркивает ее гибкую и стройную фигуру.