Три кита и бычок в томате

Александрова Наталья Николаевна

– Все равно у тебя никаких доказательств нету! – упрямо сказала Катя.

– А я и не собираюсь никому ничего доказывать! Ты что же думаешь, я стану мстить за эту сволочь, которая из-за дурацких алмазов целый автобус с неповинными людьми взорвала? Пускай это будет ему возмездием, а убийство на совести Хвостицына останется. Но с Ларисой я поговорю, пускай начеку будет. Все-таки с убийцей жить страшно…

И тут у нее зазвонил мобильник. Ирина взглянула на номер и вылетела

в прихожую, чтобы поговорить спокойно.

– Ирина, у меня просто нет слов! – судя по голосу, Абаканов был ужасно сердит. – Мне Рогер все рассказал! Ну как вы могли действовать так легкомысленно?

«А вот не будешь глядеть на меня свысока!» – злорадно подумала Ирина.

– Слушайте, я же волновался за вас! – продолжал Абаканов. – Ну я вас обидел подозрениями, простите, но нельзя же было лезть на рожон прямо тигру в пасть!

Ирина мгновенно оттаяла. Он волновался за нее, значит, она ему не безразлична!

– Дорогой, – проворковала она, – я же хотела тебе помочь…

Ее тон мгновенно возымел просто магическое действие, Абаканов тут же сменил гнев на милость.

– Радость моя, когда мы увидимся? У меня для тебя есть подарок!

– Как можно скорее! – сказала Ирина с придыханием. – Видишь ли, у меня для тебя тоже есть подарок, такой ценный, что я боюсь оставаться с ним долго…

– Катерина, свет выключи! – сказала Жанна с плохо скрытой завистью. – Иркина физиономия так сияет, нам без люстры светло будет!

Катя не слышала, потому что в этот момент разговаривала со своим мужем.

– Девочки, какой кошмар! – сказала она, повесив трубку. – Завтра утром Валик приезжает, что он скажет, когда Генку увидит? Гена, особенно по утрам, очень впечатляет… Да, кстати, куда он делся-то? Я его с самого утра не видела!

И в этот момент снова раздался звонок.

На этот раз звонили в дверь.

По звонку почти всегда можно узнать, в каком настроении находится человек, который стоит за дверью – спокоен он или раздражен, утомлен или бодр и жизнерадостен. Некоторые женщины умеют даже определять по звонку, голоден ли вернувшийся с работы муж или он успел по дороге перекусить. И не только перекусить.

Так вот, услышав звонок, Катя очень забеспокоилась.

Она устремилась к двери и торопливо загремела запорами.

На пороге стоял Гена Суглинский. Вид у него был какой-то озадаченный и немного смущенный.

– Гена, где ты пропадал? – спросила Катерина. – Ты, наверное, есть хочешь?

– Я… это… как бы сказать…

– Мы вообще-то за вещами пришли, – раздался позади Суглинского женский голос, и перед Катей возникла неподражаемая

генеральша Недужная. – А насчет того, что Геннадий хочет есть – это поклеп, ложь и инсинуация!

Да, – робко произнес Суглинский, покосившись на генеральшу, – Эпопея Кондратьевна меня борщом накормила… очень хорошим борщом… с пампушками…

– Суглинский! – Катя потрясла головой, надеясь таким способом привести в порядок свои мысли. – Я ничего не понимаю! Какой борщ? Какие пампушки? Какие вещи? При чем здесь генеральша?

– Я… это… портрет писать буду…

– Ее? – удивленно переспросила Катерина, покосившись на Недужную.

– Нет… покойного генерала… мужа ее…

– Ты же больше по части нефтяников!

– Ну, нельзя замыкаться в таких узких рамках! Художник должен всю жизнь расти, находиться в творческом поиске…

– Как же ты его будешь писать? Он же умер! По фотографии, что ли?

– Зачем по фотографии? – Гена поморщился. – По фотографии только халтурщики на Невском рисуют!

– А как же ты будешь?

– По воспоминаниям!

– И на время этой работы Геннадий поселится у меня! – твердо произнесла генеральша, отодвинув Суглинского в сторону. – Ну, где тут его вещи?

Только теперь Катерина как следует разглядела свою соседку.

За минувшие сутки во внешности генеральши произошли потрясающие изменения.

Эпопея Кондратьевна заново выкрасила свои волосы в радикальный огненно-рыжий цвет, завила их на крупные бигуди и увенчала на макушке ярко-розовым бантом в крупный черный горошек. Ее массивная фигура была облачена в шелковый халат, усеянный розами и драконами. Но самым впечатляющим было то, что суровая генеральша накрасила губы. Она выкрасила их малиновой помадой, придав своему обычно сурово сжатому рту форму кокетливого сердечка.

При виде такой красоты Катерина онемела и застыла, как изваяние. Жанна собралась сказать что-то ехидное, но замешкалась.

Генеральша одной рукой подхватила чемодан, в другой руке у нее был зажат Суглинский. Катерина опомнилась и потянула художника к себе.

– Гена! Я не могу тебя отпустить!

– Ты с ума сошла! – громко зашептала Жанна, оттаскивая подругу. – Пускай он катится к генеральше, это решит все твои проблемы! Совет да любовь! – пропела она, глядя в маленькие глазки бывшей генеральши.

Та сделала вид, что не слышала, и потащила Суглинского прочь.

– Ой, девочки, она же на ликере «Кюрасао» разорится! – вспомнила Катя. – Ну и пусть!

– Сентябрь в этом году удивительно теплый. .. – невпопад сказала Ирина с самым мечтательным видом.