Три княгини (Белый шиповник)
Шрифт:
Следователь сделал паузу, внимательно вглядываясь в лицо собеседника. При упоминании фамилии Верховских что-то неуловимое промелькнуло в лице Еремеева.
— Так я продолжу. Во время беседы князь Верховский повел себя очень странно. После того как в комнату вошла его тетка, он потерял разум и выбросился из окна.
— И что же? — с необычайной живостью поинтересовался Еремеев.
— Перелом шеи и мгновенная смерть. Однако, судя по всему, вы знакомы с семейством Верховских?
Ростислав Христианович отчаянно пытался понять,
— Я помогу вам, господин Еремеев, — доброжелательно продолжал гость, — полиция выяснила, что в молодые годы вы служили в одном полку со старшим Верховским, не так ли? И даже вроде как были вхожи в дом?
— Да… — неуверенно подтвердил Еремеев. Он не ожидал, что полиция заинтересуется его столь отдаленным прошлым.
— А потом вы проигрались в пух и прах. Потеряли имение, наследство, доброе имя, занялись аферами и мошенничеством.
— Я думаю, что не стоит дальше углубляться в подробности, — с досадой воскликнул хозяин. — Ведь не затем же вы прибыли из такой дали в нашу глушь!
— Как сказать! — меланхолично заметил собеседник. — Вернемся к Верховским. Некоторое время назад скоропостижно скончалась жена князя, Лидия Матвеевна, грибов поганых поела.
— Бог мой! Лидия умерла! — ошарашенно пробормотал Ростислав Христианович.
Лицо его отразило неподдельную скорбь. Частенько он вспоминал ее пышные телеса, мысленно перебирая все прелести необъятного тела. Не далее, как вчера ночью она снова являлась ему в непристойных снах, возбудив донельзя усыхающую от бездействия плоть.
— Значит, с покойницей вы тоже знакомы были? — следователь сверкнул глазами.
— Встречались в Париже, — промямлил Еремеев.
— Да вы не волнуйтесь, любезный Ростислав Христианович! Дело о смерти княгини закрыто, хотя при новых обстоятельствах мы можем к нему вернуться вновь.
— Какие такие обстоятельства? — Еремеев чувствовал, что следователь подбирается к главному.
— Оставим это дело и вернемся к гибели Роевой. Тут фигурирует некий дневник, содержащий семейную тайну. Вероятно, это и есть объяснение многих событий, в том числе и смерти самого Верховского. Три покойника! Видите, как все запутано?
— Но помилуйте, я-то тут при чем? Я уж тут третий год живу, столичные новости до меня не долетают, обо всех этих ужасах я ничего не знаю! — вскричал бледный Еремеев.
— Конечно, об ужасах, как вы изволите говорить, вы и впрямь можете быть не осведомлены. Однако полиция желает от вас узнать содержание дневника доктора!
— С чего вы взяли, что я его читал? — глаза Еремеева с беспокойством забегали.
Сердюков на самом деле не был в этом уверен, но опыт подсказал ему, что он попал в точку. Следователь рассчитывал на эффект внезапного появления, ошеломления противника, который психологически оказался не готов к отпору, как и вообще к явлению полицейского следователя из Петербурга.
— Вы
— Все, что вы изволили назвать, никоим образом не делает меня знатоком чужих семейных тайн, — вдруг отрезал Еремеев.
Вероятно, первый испуг прошел, он взял себя в руки и решил обороняться изо всех сил.
«Ну, голубчик, сейчас ты у меня попляшешь!» — злорадно усмехнулся про себя полицейский, видя, что собеседника не удалось взять неожиданностью и напором.
— Вот что, Еремеев, — уже совершенно другим, холодным и жестким тоном произнес Сердюков, — я не обвиняю вас в убийствах, хотя по ходу расследования вы можете оказаться и соучастником.
Ростислав Христианович хотел было что-то возразить, но следователь не дал ему слова и продолжал:
— Однако вы можете помочь следствию, и это, разумеется, вам зачтется. Но сдается мне, что вы тертый калач и подобные посулы вас не привлекают. Тогда я предлагаю вам сделку.
— Какую сделку? — изумился хозяин.
— Вы поведаете нам о дневнике, а я в свою очередь не поведаю, — он понизил голос до шепота, — никому не поведаю, что вы потому так легко отделались от тюрьмы за мошенничества, что служили полицейским осведомителем. Помогали полиции, иногда, за небольшую мзду, бороться с вашим братом, злодеем и душегубом.
Сердюков с торжеством смотрел, как белый Еремеев оседает в кресле.
— Но ведь мне была обещана конфиденциальность! Вы и ваши люди не выполнили уговора! Это шантаж!
Он не мог говорить, его душило злое отчаяние.
— Нет, голубчик, — зловеще мягким голосом протянул Сердюков. — Вам ли говорить о шантаже! Вы ведь на этом деле поднаторели, не так ли! Нет! Это не шантаж! Вы утаиваете от полиции важные сведения, так не годится. Расскажете все, разойдемся друзьями, и даю вам честное благородное слово, что больше вас не побеспокою. Более того, я даже досье ваше из отделения прихватил. Получите и сожжете. Концы в воду. А вот ежели не согласитесь, то назавтра не только весь Н-ск, но и вся губерния будет знать о славном прошлом несостоявшегося жениха. Ведь вряд ли вас после эдакого позорища на порог приличного дома пустят! Публика тут проживает хоть и благонравная, но тайное сотрудничество с полицией не одобрит ныне никто. Увы, все заражено гнилым либерализмом!
— Ненавижу! — завизжал Еремеев и бросился на Сердюкова.
Однако тот не спасовал, и хоть производил впечатление нескладного и худосочного, рука у него оказалась твердая, а реакция быстрой. После короткой потасовки Еремеев был повержен на пол, с завернутыми назад руками. На шум вбежал лакей и застыл в ужасе.
— Что стоишь, дурак! Видишь, шутим мы! Поди, водки мне принеси! Горло дерет! — И уже обращаясь к Сердюкову: — Хватит уж, ваша взяла. Согласен.