Три комнаты на Манхэттене
Шрифт:
– Я хорошо знаю это место.
– Как и большинство актеров, я никогда не ужинаю перед спектаклем, зато довольно плотно ем после. У меня было постоянное место у Фуке. Они там заранее знали, что мне нужно было подавать. Ну и вот! Может быть, и не на следующий день, во всяком случае, совсем немного времени спустя после ее отъезда, там, в ресторане, оказалась моя жена, и была она не одна. Она подошла и поздоровалась со мной за руку так просто и естественно, что могло показаться со стороны, что мы разыгрываем
«Добрый вечер, Франсуа».
И тот, другой, нервно пожал мне руку и еле слышно пробормотал:
«Добрый вечер, господин Комб».
Они, конечно, ожидали, и я это прекрасно понимал, что я предложу им тут же сесть за мой стол. К этому времени мне уже подали ужин. Я как сейчас вижу эту сцену. В зале было человек пятьдесят, среди них два или три журналиста, и все они смотрели на нас. И вот тогда, в этот вечер, я, не задумываясь о последствиях моих слов, объявил им:
«Я собираюсь покинуть Париж в ближайшее время».
"Куда же ты направляешься? "
"Мне предложили контракт в Голливуде. И поскольку теперь ничто меня не удерживает здесь... ".
Было ли это с ее стороны проявлением цинизма или же она просто не понимала? Нет, я думаю, что циничной она не была никогда. Она приняла за чистую монету то, что я ей сказал. Ей было прекрасно известно, что четыре года тому назад я действительно получил предложение из Голливуда и что я тогда отказался, с одной стороны, из-за нее, ибо она не была включена в ангажемент, а с другой – из-за детей, тогда еще слишком маленьких.
Она мне сказала:
«Я очень рада за тебя, Франсуа. Я всегда была уверена, что все уладится».
А они так и стояли у стола. В конце концов я пригласил их сесть, сам не знаю зачем.
"Что вы будете заказывать? "
"Ты же прекрасно знаешь, что я не ем перед сном.
Только фруктовый сок".
"А вам? "
Этот идиот подумал, что должен заказывать то же, что и она, и не осмелился попросить чего-нибудь покрепче, а он в этом явно нуждался, чтобы придать себе апломба.
"Метрдотель! Два фруктовых сока! "
Я продолжал поглощать свой ужин, а она сидела передо мной.
"Есть у тебя новости от Пьеро? ", – спросила моя жена, вынимая из сумки пудреницу.
Пьеро – так мы называем нашего сына.
«Три дня назад я получил от него два письма. Ему там по-прежнему очень нравится».
«Тем лучше».
Видишь ли, Кэй...
Почему-то именно в этот момент, не раньше и не позже, она попросила его:
– Зови меня, пожалуйста, Катрин. Тебе не трудно?
Он ходил взад вперед мимо нее, на минуту остановился и сжал кончики ее пальцев.
– Видишь ли, Катрин... Все время, пока длился ужин, моя жена беспрестанно поглядывала на своего маленького идиота, как будто желала ему сказать:
«Все же так
– Ты ведь по-прежнему любишь ее, да?
Насупившись, он дважды обошел комнату. Дважды останавливался и устремлял свой взгляд в сторону старого еврея-портного в комнате напротив. Затем, сделав затяжную паузу, как в театре перед главной репликой, он встал так, чтобы его лицо и глаза были ярко освещены, прежде чем четко произнести:
– Нет!
Он совсем не хотел волноваться, даже не был взволнован. Для него крайне важно было, чтобы у Кэй не сложилось неверного представления обо всем этом. И он торопливо заговорил в резком тоне:
– Я уехал в Соединенные Штаты. Мой друг, один из наших самых крупных режиссеров, мне говорил: «Место в Голливуде тебе всегда обеспечено. Такой актер, как ты, может и не ждать, пока к нему явятся с предложением о контракте. Езжай прямо туда. Обратись к такому-то и такому-то от моего имени».
Что я и сделал. Меня очень хорошо приняли, очень вежливо.
Ты понимаешь теперь?
– Приняли очень вежливо, но не предложили никакой работы.
– "Если мы решим ставить фильм, где будет чтонибудь подходящее для вас, мы вам дадим знать".
Или еще:
"Через несколько месяцев, когда мы утвердим программу будущего производства фильмов... "
Вот и все, Кэй. И ты видишь, как все это глупо.
– Я же тебя просила называть меня Катрин.
– Извини, пожалуйста. Я постепенно привыкну. В Голливуде есть несколько французских артистов, которые хорошо меня знают. Они были очень добры ко мне. Все хотели мне помочь. Но я висел на них мертвым грузом. А у них и без того хлопотная и нелегкая жизнь.
Я не хотел их больше стеснять и предпочел переехать в Нью-Йорк. Ведь контракты можно заполучить и здесь, а не только в Калифорнии.
Сначала я жил в роскошном отеле на Парк-авеню.
Потом в отеле поскромнее.
И вот, в конце концов нашел эту комнату.
И я был совсем один! Я был совсем один...
Ну, вот ты знаешь теперь, почему у меня столько халатов, столько костюмов и обуви.
Он прижался лбом к стеклу. К концу его голос задрожал. Он знал, что она сейчас подойдет к нему, и сделает это совсем тихо, бесшумно.
Его плечо уже ожидало прикосновения ее руки, и он не шевелился, продолжал глядеть на еврея-портного в окне напротив. Тот курил огромную фарфоровую трубку. Голос прошептал ему прямо в ухо:
– Ты все еще чувствуешь себя несчастным?
Он отрицательно покачал головой, но не хотел, не мог еще обернуться.
– А ты уверен, что не любишь ее больше?
Тут он вспылил, резко обернулся, в глазах его вспыхнула ярость.
– Какая же ты глупая! Неужели ты ничего не поняла?