Три короба правды, или Дочь уксусника

Чернов Светозар

Набрав в грудь воздуха, кухмистер спросил, покрываясь от волнения испариной:

— А вам, господин Владимиров, позвольте спросить, Иван Карпович Владимиров из псковского купечества, известный в прошлое царствование поставщик снетков, сродственником не приходится?

— Как же, батюшкой он мне покойным приходится. А Кондрат Поросятьев — дядей, потому как его родная сестра была моей матушкой. А вы что, знавали моего батюшку?

— Знавал ли я вашего батюшку! — расцвел кухмистер. — Да у меня в кухмистерской в честь вашего батюшки щи «Владимирские» со

снетками по постным дням! Какой был человек! Да вот у меня даже фотографическая карточка с ним сохранилась. И что же, род его именитый купеческий множится и продолжается вашими стараниями? Поди уж, и внуки у него имеются? Ах, как жалко, что не дожил Иван Карпович до внуков, то-то бы он радовался, внучков пестовал!

— Не женаты-с мы, — отрезал Артемий Иванович. — Разве на государевой службе остается время на семейную жизнь?

— Это верно, — кивнул кухмистер. — Дозвольте вас вместе с его превосходительством вашим начальником к себе пригласить к обеду. Редко когда такие персоны посещают наше заведение.

— А что, почему бы и нет… — сказал Артемий Иванович, потирая руки. — Пойдем?

— Некогда нам сегодня по обедам ходить, — отрезал Фаберовский. — Как-нибудь в следующий раз.

— Тогда осмелюсь просить завтра пожаловать, — кухмистер знал, что нельзя упускать случай. — Уважьте старика! Обед будет исключительный, можете не сомневаться. Сам к плите встану ради такого случая. Кулебяка у меня будет сверхъестественная…

Артемий Иванович посмотрел вопросительно на поляка. Кухмистер тоже посмотрел умоляюще на Фаберовского, а потом вдруг вскочил с табуретки и, бормоча под нос: «Сейчас я карточку принесу, не извольте сомневаться», побежал вверх по лестнице за бумажником.

— У нас к вам поручение будет, — сказал швейцару поляк. — Наблюдайте за тем домом напротив да примечайте, кто туда ходит, да каких полков. Особенно нам интересен тот капитан-семеновец. Да записывайте все для памяти, чтобы не забыть. Вот вам гривенник — на тетрадку. За благодарностью с нашей стороны дело не станет, особенно если что интересное приметите.

— Рад стараться, ваше превосходительство!

— Вы только поглядите на эту фотографическую карточку! — вернулся кухмистер с фотографией кабинетного размера в деревянной рамке. — Вот ваш батюшка, а это ваш покорный слуга с лупой. Это мы с ним на комиссии по назначению вашего батюшки поставщиком императорского двора.

— Не помню, чтобы у батюшки такое звание было, — усомнился Артемий Иванович, глядя на скверное фото с двумя склонившимся над столом фигурами, больше похожими на хирургов в ординаторской, чем на купцов. — Мне бы сказали.

— Так не выгорело дело. Но кандидатами мы состояли.

— Что, снетки мелковаты оказались? — спросил поляк. — Даже в лупу не разглядеть?

— Мне бы вам два слова наедине, ваше превосходительство, — засуетился кухмистер. — Позвольте в кухмистерскую зайти.

Он отпер дверь ключом, и они вошли в темную прихожую с гардеробной и стойкой для галош.

— Ваше превосходительство, — зашептал кухмистер поляку, прикрыв дверь. — Дозвольте

вас персонально с праздником поздравить.

В ладонь поляку всунулась бумажка.

— Окажите честь, завтра к нам на обед, с вашим подчиненным… Мое семейство в долгу перед вами до моей гробовой доски будет!

— Сколько там, у меня в руке?

— Пятьдесят рублей.

— А чего же ты, шельма, фотографическую карточку поддельную показываешь? Почему в комиссии по назначению поставщиков двора сзади у стенки шкаф с клистирами стоит?

В темноте щелкнула застежка бумажника, и лихорадочно зашелестели бумажки.

— Еще пятьдесят, — сказал кухмистер. — И вот еще бутылочка коньяку шустовского, ради праздника.

— Ну, и тебя с праздником. Ко скольки пожаловать?

— К шести часам.

— Ну жди, шельма. А карточку-то порви да сожги.

Выйдя из кухмистерской и дождавшись, когда Петр Емельянович поднимется к себе в квартиру, Фаберовский с Артемием Ивановичем подошли к швейцару и поляк спросил:

— Скажи, Лукич, как бы нам дом напротив осмотреть, с листом не представляясь? Может, с дворником можно договориться?

— Да дворником там Андрейка Мухоморов, которого украли, разве с ним договоришься? — махнул рукою Лукич.

— А если, Степан, мы туда как дезинфекторы? — предложил Артемий Иванович.

— Холера-то кончилась! Да и не знает нас тут никто.

— А мы туда, как к племяннику пристава Бирона. Помнишь, не хотел он нас в лавку пускать, артачился?

— Неплохая идея, — согласился Фаберовский. — В следующий раз сразу с гидропультом приедем. Лукич, где бы нам закваски раздобыть?

— Так я вам из кухмистерской вынесу. Много надо?

— Кружки хватит. Только незаметно.

Лукич открыл своим ключом дверь в кухмистерскую и вернулся с повязанным сверху тряпочкой горшком дрожжей.

— Если отливать — заметят, — пояснил он. — А так целиком дрождяник пропал, ну и ладно…

Они взяли у швейцара горшок и сквозь вьюгу направились с ним во двор дома Балашовой. За метущим снегом было видно, как дворник Мухоморов ковыряется с лопатой в подворотне, мешая свободному входу во двор.

— В тот раз у нас штукатурка была, — крикнул Артемий Иванович сквозь ветер, останавливаясь посреди улицы на рельсах конки. — А сейчас как?

— Еще и лучше, — ответил Фаберовский, наклоняясь к уху Владимирова и прикрывая от снежной крупы рот. — Насади-ка мне на голову ком снега, только осторожней, да встань слева от ворот.

Артемий Иванович отдал горшок поляку, подобрал слежавшийся ком снега и водрузил его на шапку Фаберовского. Затем забрал горшок с дрожжами и встал в сторонке. Придерживая ком на голове, чтоб не сдуло ветром, поляк подошел к дому и, встав в воротах, закричал противным склочным голосом:

— Где этот дворник!? Мерзавцы! Вот как сейчас позову околоточного!

Мухоморов испуганно уронил лопату в снег.

— Ты тут дворник?! — набросился на Мухоморова Фаберовский. — Почему у тебя снег на крыше неубранный?! Экий ком на голову свалился! Едва не убил!