Три короба правды, или Дочь уксусника
Шрифт:
— Покажи мне эту брошь, любезный.
Это была обычная позолоченная дешевка со стекляшками вместо бриллиантов. Приказчик вынес даме коробочку, и та, взяв из нее брошку и приложив к груди, несколько минут вертелась перед огромным зеркалом, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком, и морщась недовольно, что стекляшки не блестят так, как это делают бриллианты.
— Я беру ее. Пришлите мне счет как всегда.
— Позвольте, сударыня, — возразил приказчик. — Вы не оплатили еще прежний счет! За вами триста
— Ах, ну подумаешь, заплачу я вам сразу триста двадцать рублей!
— Нет, сударыня, вещица-то копеечная, надо бы сразу.
— Да я, как назло, не взяла с собою денег. Завтра заеду и заплачу.
— С превеликим удовольствием… Вещицу вам отложим-с.
Дамочка прикусила губу. Было видно, что она невероятно разозлилась, и что ей ужасно хочется купить эту брошку.
— Позвольте, пани, преподнести вам эту маленькую безделушку в качестве подарка, — поляк протиснулся к прилавку.
— Но почему?! — возмущенно обернулась к нему дама. — За кого вы меня принимаете? Я замужняя женщина!
И дама надменно продемонстрировала ему руку с обручальным кольцом на пальце. Фаберовский почтительно приложился к протянутой руке и сказал с плохо скрываемой ухмылкой:
— Я заметил слезинку в прекрасных очах ясновельможной пани!
— Смотри за этим жеребчиком повнимательнее, — шепнул приказчику хозяин магазина, стоявший тут же за прилавком. — Уж не пожаловал ли к нам очередной варшавский гастролер…
Однако поляк расплатился самыми, что ни на есть настоящими десятирублевками и, галантно вручив коробочку даме, покинул магазин.
— Постойте, — окликнула его дама, тоже выходя на галерею. — Вы поставили меня в неудобное положение, ведь я ничем не могу отблагодарить вас сейчас. Но если бы вы проводили меня до дома…
— А где вы живете? — спросил Фаберовский.
— На Дмитровском, недалеко от Владимирского собора.
— Добже, я с радостью подвезу пани, — с готовностью согласился поляк.
Уж как ему было жаль потраченных двадцати рублей!
В извозчичьих санях они познакомились. Даму звали Ольга Иосифовна, она была уроженкой Одессы и приехала в столицу всего четыре года назад, когда муж получил перевод сюда по службе. Она пожаловалась своему попутчику, что очень страдает здесь без солнца и моря, а поляк в свою очередь, решив тряхнуть стариной, назвался старым агентурным именем графа Леливы де Спальского и рассказал, что очень тоскует по своему дому в Лондоне.
— Так вы из Лондона?! — воскликнула Ольга Иосифовна. — У нас в Одессе тоже есть «Лондонская гостиница».
— Когда-то я там жил.
— Как я люблю иностранцев! — Дама поворотилась вполоборота к Фаберовскому и прижалась под полостью ногою к его колену.
Извозчик повернул на Владимирский и затем на Стремянную. Увидев «Саратов»
— Стой здесь!
— Что случилось? — спросил поляк.
— Вы знаете, граф, я, наверное, не смогу вас принять, — в замешательстве сказала Ольга Иосифовна. — Я подумала, что муж неправильно меня поймет. Давайте встретимся с вами где-нибудь завтра во второй половине дня, я отдам вам деньги и мы будем в расчете. Завтра в три часа я буду в «Пассаже», мне еще нужно купить эгретку для шляпки. Вы не могли бы тоже прийти туда к этому времени?
— Добже, пани, я буду ждать у ювелирного магазина, где мы сегодня зазнакомились.
Фаберовский помог даме сойти с извозчика, и она скрылась за углом, повернув на Дмитровский. Заплатив извозчику, поляк быстро добежал до угла и успел заметить, как она скрылась в подъезде второго от угла дома. Выждав минут пять, он неспешно дошел до этого подъезда и обратился к дворнику, снисходительно подавая ему полтинник.
— Поведай мне, любезный — ты тут все ведаешь, — что за пани только что приехала до сюда?
— Возьмите ваши денежки обратно да катитесь подобру-поздорову! — замахнулся вдруг на него дворник.
— Ты что же, братец, денег не забираешь?! — отскочил в сторону поляк.
— Иди, иди, мазурик, пока в часть не отправил!
— А вот это тебе как выкажется?! — Фаберовский выхватил свой лист из-за пазухи и сунул дворнику.
Тот долго разбирал буквы на листе, жуя обледеневшую бороду, потом крякнул и озадаченно взглянул на поляка:
— Вишь, какая линия тут выходит… Что за пельмень с лапоть! Ты постой-ка тут, сударь, а я о вас посоветуюсь.
Дворник ушел, а вместо него вышел старший дворник и сказал сурово:
— Ничего не знаем-с, сударь. Не положено. Ступайте своей дорогою.
Такая реакция на его открытый лист была для Фаберовского неожиданной и странной. Что означало это пренебрежение к приказу директора Департамента полиции со стороны дворников, когда те должны были повиноваться одному его слову? Прекращение каким-либо особым распоряжением действия открытого листа? Или муж Ольги Иосифовны столь влиятельное лицо, что для него ничего не стоит замять дело с игнорированием приказа высшего в империи полицейского чина?
В полном смятении чувств он подошел к ближайшему городовому, предъявил лист и велел:
— Скачи на одной ножке до Владимирского и кукарекай!
Однако когда растерявшийся городовой — пожилой усатый мужчина — поднял одну ногу и набрал полную грудь воздуха, готовясь закукарекать, Фаберовский поспешно остановил его. Он положительно переставал понимать происходящее вокруг!
— Самовар будете? — В дверь осторожно постучали.