Три креста
Шрифт:
– Я его не люблю, – призналась она, – как и Гумилёва.
– А стоит ли так гордиться тем, что ты дура? – двинулся на неё в интеллектуальную атаку Щеглов. Рита не успела ответить, так как на кухню припёрся Сенька Блинов по прозвищу Блин. Классический гитарист. Он спросил у Риты, не принесла ли она водяры. Узнав, что не принесла, обругал всех матом, взял у Щеглова курева, позабыв спросить разрешения, и опять ушёл в свою комнату. Там была у него компания – аккордеонист Серёга и гусляр Ромка, оба из Ипполитовки.
Тишка вдруг раскрыл пасть и задышал часто.
– Он хочет пить! – догадалась Инга и встала. Достав из раковины пустую тарелку, она её сполоснула и подала
– Но это моя тарелка! – тоскливым басом проблеял дважды ограбленный музыкальный практик Щеглов, злобными глазами следя, как Тишка лакает. – Это невежливо! Нужно было, по крайней мере, спросить!
– Ты, сука, не умничай, – широко зевая, сказала Рита. – Лучше ответь, как с помощью интернета быстро и точно сделать перевод текста на диктофонной записи?
– Дура! Через Яндекс-транслейтор! – с радостью оторвался от мрачных мыслей Щеглов. – Или через Гугл.
– Сам ты дебил! Язык очень древний. Не знаю даже, какой. Ни Яндекс, ни Гугл его не переведут.
– Включи, я послушаю.
– Лучше вот посмотри русскую транскрипцию.
Вытащив из кармана сложенный вдвое лист со словами, составленными из букв русского алфавита, Рита вручила его Щеглову. Тот развернул. На его лице возникла сосредоточенность.
– Любопытно!
Все поднялись, подошли взглянуть. И молчали долго.
– Это средневременной арамейский, – прервала, наконец, молчание Малика, утерев рукавом хлюпающий нос. Щеглов раздражённо скосил на неё глаза.
– Ты-то почём знаешь?
– Я много раз смотрела «Страсти Христовы»! Он ведь на арамейском, с субтитрами. Это – тот же самый язык.
– Так переведи, – предложил, садясь, Мишка Шильцер. Инга и Веттель также вернулись за стол, без большой надежды глядя на Малику.
– Нет, я не могу, – покраснела та, присаживаясь на корточки, чтобы погладить собаку. – Слов, которые я запомнила, нет на этом листочке. Но в фильме точно были слова, которые на нём есть!
– Да ты просто гонишь, – бросил Щеглов. – Хорошо, допустим, что ты права. Это – арамейский. Но почему именно средневременной арамейский? С чего ты это взяла?
– Наш преподаватель по философии был ещё и филологом. Инга, помнишь его? Он нам много раз говорил, что во времена Иисуса Христа использовался средневременной арамейский.
Вновь воцарилось молчание. Веттель медленно набивал косяк. Розовая Инга с кружащейся головой и ленивый Мишка с твёрдым, как скала, взглядом пытались что-то сказать друг другу глазами, и дело шло у них к пониманию. Тишка вдруг облизал курносый нос Малики. Та громко хихикнула.
– Если так, то надо зайти на форум лингвистов и скинуть им этот текст, пусть переведут, – дал совет Щеглов, вернув Рите лист. – Едва ли они откажутся.
– Так и сделаю.
Поднимаясь, Рита прибавила:
– Пойду к Клер.
Ответом был дружный хохот.
– Сходи, сходи к своей Клер, – проговорил Веттель, сделав затяжку до черноты в голубых глазах. – Она сейчас всё, пожалуй, переведёт тебе без лингвистов! Она сейчас хороша.
Всем стало ещё смешнее. Прежде чем выйти, Рита достала из холодильника полкило останкинской колбасы, купленной Щегловым, и отдала её Тишке. Щенок вполне благосклонно принял подарок.
Глава двенадцатая
Грабёж среди бела дня
Клер была самой настоящей француженкой. Парижанкой. Русский язык она в совершенстве знала благодаря родителям – знаменитым специалистам по русской литературе, истории и культуре. Они отправили дочь учиться в Москву, в прославленный театральный ВУЗ под
Клер была очень высока, тонка, длинноноса. Её лицо было злым. Но от этой злости слюнки текли не только у читательниц Сапфо, но даже у феминисток и доминантных самцов, которые по сравнению со столь мощным источником напряжения начинали чувствовать себя ангелами. Короткие юбки Клер ненавидела, и никто не мог этого понять. Даже полицейские ей твердили, что прятать такие ноги под длинной юбкой – это серьёзное уголовное преступление. Парижанка им отвечала, что если дама – не курица, ей противно, когда при взгляде на её бёдра кто-то облизывается. Клер умела играть на русской гитаре – на семиструнной, и петь французский шансон, а также романсы. Этим она порой занималась возле метро, поставив рядом с собой какую-нибудь коробку для денег. Сотрудники МВД и Росгвардии начинали мешать ей только тогда, когда рядом с нею уже стояло человек двадцать.
– Пардон, мадемуазель, толпу больше трёх собирать нельзя, – вяло сообщали ей правоохранители. – Здесь не Франция. Зачехляй гитару, не то в момент посадим на самолёт!
– Эта штука так теперь называется? – усмехалась Клер. – Любопытно!
И, зачехлив гитару, шла она выпить рюмку, а затем – петь и играть в другом людном месте. Такая вот была Клер.
Завернув к ней в комнату, Рита обнаружила там, кроме самой Клер, двух её соседок – Маринку с Юлькой, а также Димку-татуировщика. Димке было семнадцать. На этот возраст его и воспринимали. Маринка, сидя перед столом, негромко бренчала на своей домре. Она училась этому девять лет. Вокалистка Юлька спала в халате на дальнем краю дивана, приткнувшись носом к стене. Ближний край дивана украсила собой Клер. Она неподвижно лежала на животе, круто выгнув спину. На ней была только кофточка. Опираясь на локти и вяло взмахивая ресницами, парижанка смотрела прямо перед собой. Глаза её были скучными, несмотря на близость к ней Димки. Впрочем, их близость была чисто деловая. Точнее сказать, почти. Вполне трезвый Димка, сидя на стуле перед диваном, старательно татуировал попу Клер красочным гербом Французской Республики. Этот герб должен был занять маленькую часть левой ягодицы около самой щели, чтоб под трусами было его не видно. Такой же участок правого полупопия занимал двуглавый орёл, которого Димка изобразил накануне. Этот орёл размером с воробушка, даже меньше, вид имел жалкий. Но горделивый.
Такой же вид имел Димка в комнате трёх девчонок. При всей своей поглощённости важным делом он находил иногда минутку для хулиганства, пользуясь тем, что длинные ноги обворожительной парижанки были слегка раскинуты. Его маленькая рука как бы невзначай проскальзывала туда, где её не ждали. Тогда бывшая студентка ругалась, взмахивая ногами. Маринка же, останавливая игру, строго восклицала:
– Вот идиот! Ни ума, ни стыда, ни совести!
– Но зато трёх этих полезных качеств у остальных здесь присутствующих – с избытком, – сказала Рита, войдя как раз в момент домогательства и прикрыв за собою дверь. – Как дела, ребята?