Три Л

Буглак Татьяна

Он на мгновенье обернулся к раздаточному столу:

– Спасибо, Риша, омлет великолепный. Ешьте, ребята. Потом обсудим всё с остальными, и вы поедете обживать свою новую квартиру. В ней когда-то жили такие же, как вы, Алексей. Необычные люди, которым нужна помощь и которые умеют помогать другим.

>*<

По серому, промозглому кладбищу шли трое пьянчужек. Замызганные куртки, небритые морды, сальные длинные патлы. Не бомжи – их теперь сложно найти, общество хотя бы от вынужденной нищеты и бездомности избавилось, –

просто безработные пьянчуги. Особо не шумели, внимания не привлекали, но уже плохо соображали, что делают. Один из них споткнулся на выложенной плиткой дорожке, взмахнул руками, пытаясь удержаться от падения, смял телом хлипкую оградку и рухнул на аккуратные, обложенные камнем могилки. Попытался встать, опёрся руками о гранитный памятник-столбик.

– А ну, пошёл вон, пьянь! – погнал его подоспевший смотритель. – Щас милицию вызову!

– Не надо милицию, – хриплым, как у ворона, голосом пробормотал пьяница, которого поднимали оба приятеля, залапавшие грязными руками все три памятника. – Ща поправлю.

Оградку поправить не получилось, слишком она была слабая и от удара смялась, словно кусок накрахмаленной марли от стакана кипятка. Пьянчужка горько вздыхал, наблюдая, как смотритель поднимает руку с казённым комом, но самый чистый и трезвый из троицы остановил служителя:

– Погдь! У мня дньги есть, зплачу. Ща! – Он достал из кармана зануженный телефон, вывел на экран каталог первой попавшейся фирмы ритуальных услуг, ткнул пальцем в одну из оградок – дорогую, кованую. – Эта! Ща оплачу. Во! О! Чрз час првзут! Вишь? Прследи, шоб пставили, и прбери тут. Эт тбе, за бспкство!

Он сунул смотрителю несколько старомодных пластиковых купюр и потянул своих дружков прочь, а то они, не в состоянии уже держаться на ногах, извозили в грязи все фотографии на памятниках.

– Шваль подзаборная! – выругался смотритель. – Но хоть оградку поставят. Хороший человек был, а о могиле и позаботиться некому.

Он был прав. Единственная дальняя родственница похороненных здесь людей умерла от старости полгода назад, и теперь урна с её прахом стояла в стене колумбария у выхода с кладбища.

>*<

– Всё, удалось! – Лёшка с омерзением стягивал с себя грязное тряпьё. – А вы не верили, что смогу.

– Ошиблись, признаём. Открывай рот. – Мишка поддел щупом тонкую пластинку, перекрывавшую горло Лёшки и менявшую его голос на воронье карканье. – Теперь можешь нормально дышать. Иди мыться.

Всё задумали в первые же выходные, как парни приехали в Центральную Россию. Мишка никому не говорил о том, что компромат на центр может быть спрятан в памятнике жены Льва Борисовича, и Лёшке запретил это говорить:

– Сначала всё обдумаем. Тебе самому там побывать надо.

Лёшка очень хотел этого! Хотел увидеть могилу отца, попросить у него прощения за всё, хотел хотя бы так встретиться с ним. И поэтому все дни обследования молчал об архиве, сказав всё уже Ивану Родионовичу. Тот сначала был против этой авантюры: ехать через несколько областей, идти на кладбище, за которым наверняка следят, на виду у всех обшаривать памятники – это безумие!

Парня поймают сразу же. Архив нужно добыть, но другим способом.

Лёшка вспылил и выскочил из кабинета, хлопнув дверью, а к вечеру был уже ни-ка-кой – пьяный вдрыбадан, еле на ногах стоял.

– Сорвался, дурень. – Мишка встревожился. – Как его домой тащить-то?

– В медотдел давай, под капельницу. – Родионыч ругался про себя, что связался с таким припадочным. Но в медотделе выяснилось, что Лёшка совершенно трезв! Он играл пьяного, да так, что поверили все, даже врачи.

– Видите, я смогу пройти! – Он твёрдым взглядом смотрел на начальника. – Если отец рассчитывал на меня, там может быть сенсорный тайник. На чужого не отреагирует.

– Чёрт с вами! – махнул рукой Родионыч. – Но разработка операции и грим – на нас! И чтоб никакой отсебятины!

– Как ты так умудрился? – Мишка удивлённо и даже с уважением смотрел на друга. – Чтобы так играть, талант нужен.

– Или желание поскорее удрать от противной любовницы, – хмыкнул Лёшка. – Ко мне… всякие клеились, особенно по первому времени. Кэт, наверное, клиентуру тогда подбирала. Я быстро сообразил, что они пьяных боятся; им чтоб красиво, чтоб галантно всё. Ну и научился.

Мишка сжал кулаки:

– Говорят, женщин бить нельзя, но их бы я собственными руками!.. Идём готовиться к гулянке на кладбище.

Парням пришлось подбирать грим, а Лёшку вообще менять до неузнаваемости: линзы, чтобы не опознали по радужке глаза, накладки на уши – по ним тоже можно узнать человека, как по отпечаткам пальцев, – парик, изменявшие форму носа тампоны, густые накладные брови и пластырь, скрывший шрам. Существовал всего один риск – ДНК и отпечатки ладоней. И поэтому памятники лапали все трое, так, чтобы поверх Лёшкиных отпечатались ладони Мишки и их коллеги из дебрянского филиала, как раз и провёдшего всю подготовительную работу в Смоленске – сотрудника отдела быстрого реагирования и по совместительству актёра-любителя.

Всё готовили почти месяц, а потом сыграли этот спектакль для анонимного зрителя, одновременно заказав на могилу старого учёного достойную ограду. Заляпанные памятники служитель вымоет сразу, не дожидаясь возможных ищеек, иначе ему любой прохожий втык даст: могилки-то почти на главной аллее. Конечно, не очень хорошо падать на могилы, но Лёшка знал: родители и брат простят его. Когда всё закончится, он придёт туда уже без грима. Придёт как сын.

>*<

Теперь Лёшке предстоял ещё один спектакль, не такой оригинальный, но не менее сложный. Требовалось побывать у бабушки Лены и выяснить, знает ли она что-нибудь о внучке. Сложность заключалась в том, что напрямую спрашивать было нельзя, вообще о девушке не упоминать, лишь умело направить разговор в нужную сторону. К тому же сам Лёшка с женщиной говорить не мог – его актёрские таланты ограничивались умением не показывать эмоции и играть пьяного, – а Мишка в этом деле только помешал бы, ведь два молодых парня, почему-то пришедшие к незнакомой женщине, обязательно привлекут внимание.