Три любовных романа Лучшие из лучших — 1996 (из второго десятка).
Шрифт:
Она не понимала, откуда взялась в нем власть над ее настроением, ведь, будучи его личным помощником, она всегда контролировала его. А теперь он вышел на террасу через ее комнату, чего до сих пор себе не позволял. Клео вспомнила о том, как он обошелся с ней днем, и ладони ее увлажнились.
Мысленно ругая себя за глупость, за смятение чувств, к которому теперь придется привыкать, Клео взяла мартини, отошла к каменной балюстраде и устремила в море невидящий взгляд.
Сев за стол рядом с ним, ей пришлось бы смотреть на него. А ей не хотелось
— Клео…
Ее имя неожиданно прозвучало столь невыносимо нежно, что она нехотя обернулась, надеясь, что он не заметит, как дрожит ее рука, держащая бокал.
— Подойди сюда, сядь. Я хочу поговорить с тобой.
— О чем?
Нарочито внимательный взгляд на часы.
— Мне пора переодеваться.
Ее голос так спокоен, на губах легкая беззаботная улыбка. Ей бы следовало присудить Оскара! Меньше всего ей сейчас хотелось сидеть радом с ним и выслушивать его разговоры. Слишком свежи воспоминания о ласках его рук, лишь раздразнивших ее взволнованное тело.
— Ты и так выглядишь изумительно.
Тягучий синий взгляд медленно скользил по ее пылающему лицу, тонкому, как паутина, пеньюару, длинным загорелым ногам. Этим взглядом все было сказано: чувственный интерес, к которому, однако, примешивалось легкое удовольствие, потому что все это он уже видел. Даже больше. Он прикоснулся к ней и мог взять ее, если б пожелал. Но желания в нем не было ни тогда, ни, очевидно, теперь, и смятение, порожденное этим долгим, так много знающим взглядом, переросло в глубокое, мучительное унижение, когда Джуд в свою очередь посмотрел на часы. Словно, поразмыслив, отверг ее.
— До ужина еще больше получаса. — Он горько усмехнулся. — Неужели я должен умолять собственную жену уделить мне пять минут?
— Прости.
Смутившись, Клео села. Разве можно отказать, если тебя так просят, и она, потягивая мартини, ждала, о чем он будет говорить.
— Я решил, что нам стоит подумать о покупке загородного дома. Где-нибудь недалеко, чтобы можно было выезжать на уик-энд. Он нам особенно пригодится, когда появятся дети.
Его взгляд блуждал по ней, вызывая жаркий румянец.
— Что ты на это скажешь?
«Скажу, что напрасно ты все время твердишь о детях!» — пронеслось у нее в голове. Но этого она не могла ему сказать. Вертя бокал за ножку, она смотрела, как плещется его содержимое, не решаясь встретиться с умным, слегка улыбающимся взглядом Джуда.
— К чему такая спешка? — холодно ответила она. — Кроме того, — пусть эти слова будут уступкой его замечанию о детях, которых он от нее ждал, — я пока не намерена бросать свою любимую работу.
Она не представляла его семьянином, устраивающим качели между яблонь, играющим в футбол или разжигающим костер; не видела она и себя с ворохом незаштопанных носочков или колдующей над пирогами, вареньями и соленьями на какой-нибудь
— Не все намерения сбываются, Клео…
Она залпом опустошила бокал, метнула взгляд на Джуда и тут же отвела его в сторону: выражение его глаз было непонятно ей, а может быть, она не была готова его понять. Она встала, стараясь сохранить самообладание.
— Мне в самом деле нужно переодеться, — натянуто улыбаясь, бросила она через плечо. — Нам, конечно, следует присматриваться к рынку недвижимости, чтобы быть в курсе, если мы действительно решим покупать — когда-нибудь.
«Если он решил покорить меня своим очарованием, он, несомненно, преуспел», — подумала Клео, вставая из-за стола. Комната была уютно освещена лампой, ужин, приготовленный горничной-гречанкой, был восхитителен.
Вся беда в том, что он мог с такой легкостью ее обезоружить, догадалась она, выходя на облитую лунным светом террасу. Джуд вышел за ней с графином бренди и двумя бокалами в руках.
Позволив себя обезоружить, она погубит себя. Она не хотела, чтобы в ее отношение к нему вмешивались чувства, кроме страданий, это ни к чему не приведет, потому что сам он ничего к ней не чувствовал; насколько она знала, он вообще никогда ни к кому ничего не чувствовал. А она себе не враг. Она продержится до конца срока. Потом она будет бессильна.
Но когда она подошла к балюстраде взглянуть на сверкающее звездами небо, Джуд приблизился к ней и обнял за открытые плечи. И на этот раз она не отшатнулась, хотя от его прикосновения по коже словно пробежали тысячи маленьких иголочек.
— Тебе холодно? — спросил он. — Может, принести плед?
Клео обернулась просто затем, чтобы сказать «нет», ибо почему-то почувствовала неведомое прежде тепло. Джуд стоял близко, так близко, что даже сквозь ночные сумерки было заметно, что он совсем не так безжалостно холоден, как хотел казаться.
— Нет, спасибо. Все хорошо.
Она вернулась к бамбуковым креслам, поставленным полубоком к столику, и села, поигрывая приготовленным для нее бокалом.
Что-то зарождалось между ними, что-то очень важное, неизвестное, однако ей всегда следовало помнить, что их брак был сделкой. И в эту минуту Клео с досадой подумала, что мотивы брака наверняка вызывали подозрение с самого начала.
Решение ее проблемы зависело от того, найдет ли она мужа, которого дядя и тетя, ее опекуны, одобрили бы. Но стала ли бы она просить Джуда жениться на ней, будь он лысым и толстым, с приплюснутым носом и глупым как бревно? Это был вопрос, на который Клео предпочла бы не отвечать.