Три мести Киоре 2

Корнеева Наталия

— Снотворное!

Насильно в нее влили воду с едва заметным привкусом трав, и Киоре проглотила, чтобы не захлебнуться. Черное забытье сменялось незнакомым потолком. Они чередовались, доводя ее до исступления, и, кажется, она кричала, чтобы ее убили и не мучили.

В последний раз забытье отступило рывком, оставив после отупение: не было сил ни в теле, ни в душе. Щеку саднило, тело ломило. С трудом повернула голову — рядом с кроватью в кресле спал Доран. «Ночь, — поняла Киоре. — Лампа горит…» Взгляд снова вернулся к герцогу. Она жива? Ее спасли? Что случилось?

Отвернулась. Хуже всего,

что отец в ней разочарован! Сон то был или явь — неважно! Она — самая ужасная дочь!.. От скользнувшей на лоб руки вздрогнула.

— Очнулась? — тихо спросил Доран. — Пить или скандалить?

Киоре с его помощью приподнялась. Вспомнила вопрос и мотнула головой, едва не завалившись на бок.

— Как?..

Доран нахмурился и отвернулся, налил в стакан воды из графина и подал Киоре.

— Выпей. Не важно, как ты здесь оказалась. А вылечили тебя Мешагиль и Лагреши.

Киоре мотнула головой, думая, что ослышалась.

— Лагреши? Он здесь?

— Нет, они вылечили тебя и ушли. Просили передать, что хотели бы увидеться.

— Спасибо, — Киоре кивнула, чувствуя, как ей становится всё лучше и лучше, кошмары уходили, и вместе с ними уходил мираж былой боли.

— Я не мог отказать виконту, когда он предложил часть людей отдать на допросы в его управление, — Доран нахмурился. — И я был бессилен что-то изменить так, чтобы это не вызвало подозрений ни у виконта, ни у графа…

— Ты и не успел бы, — Киоре повела плечом. — Они допрос начали с хорошего удара под дых. В конце концов мы живы, мы добились своего. А остальное не важно.

Доран качнул головой и поднялся:

— Меня ждет император, а ты пока отдыхай, но не выходи отсюда. Если что-то нужно, зови слуг колокольчиком, — он указал на предмет на столике, — они подойдут к двери, также через дверь скажешь, что тебе нужно.

— А забирать как?

— Они оставят всё у порога и уйдут. Тогда и заберешь. Но если ты передумала идти со мной оживлять ловцов, расскажи, как работают амулеты. Я справлюсь сам, ты можешь отдохнуть.

— Нет! Я пойду с тобой! Но как?.. И вещи…

— Одежда на стуле, переоденешься, если захочешь. О слугах не думай, они никому ничего не расскажут. И я им ничего не говорил, кроме того, что у нас гость. Я зайду за тобой ночью.

Излишняя, болезненная бледность ушла с лица Киоре, и движения ее становились всё увереннее, энергичнее — не соврали колдуны, и правда вылечили ее магией. Обернувшись в последний раз на девушку, Доран ушел.

Вновь, как в доспехи, заковал себя в мундир, взял трость, которая своим весом придавала уверенности. Во дворце всё оставалось по-прежнему: слуги отточено выражали свое пренебрежение, а встречные придворные кланялись, здоровались, но словно ждали новых вестей — вестей о падении герцога в бездну императорской немилости.

«Недолго им осталось ждать», — подумал Доран, шагая по коридору, как обычно мрачному.

Сегодня император встретил его почти мгновенно — Дорана проводили в рабочий кабинет Паоди, и всё ожидание заняло не более десяти минут. Паоди выглядел уставшим. Опустившись в кресло, он замер с пустым взглядом, моргнул несколько раз, потянулся к бумагам, разложенным на столе, пальцем провел по строкам на двух листах и, наконец, вздохнул:

— Доран,

как мне понимать твои отчеты? То ты молчишь, расследование топчется на месте без единого признака продвижения, а теперь передо мной кипа бумаг с целым сочинением! Мне, как в лицее, поставить тебе оценки за грамотность и связность изложения? Хотя я неправ, это не сочинение, это уже сказка какая-то! Всё так гладко, всё так ровно… И открылось в одно мгновение! Оказывается, и Корте не предавал нас, а действовал по твоему приказу, и заговор против меня плел Эстерфар вместе с нашим первосвященником, и эти же люди убивали девушек… Только где же первосвященник? Он мертв, остались только письма! Кто его убийца, Доран?

Император гневался. Блестели глаза, а губы сжаты в тонкую белую полоску, у воротника покраснела пятнами шея от гнева.

— Мы не смогли найти, Паоди, — ровно ответил герцог. — К первосвященнику ночью приходила женщина, но ее лица никто не видел. Это мог быть и замаскировавшийся отравитель…

— Давай, расскажи мне еще несколько сказок! — Паоди ударил кулаком по столу. — Ты думал, я не замечу, как ты выгораживаешь этого Корте? И что я не замечу, что всё слишком складно? И что, наконец, происходит у тебя и Оленского?! Почему какая-то девка убила графа?! Мне не жаль Соренора, не подумай, туда ему и дорога! Но! Но, Доран! Опять же — его обвинили в участии в заговоре против меня! И они оба мертвы: и обвинитель, и обвиняемый! Как это называется?!

— Злой рок, — он развел руки в стороны. — Кто мог бы предугадать такое?

Император прищурился.

— Я забыл о еще одной складной сказке — о твоей жене! Я рад, что ее убили, но это убийство — какой-то спектакль! И то, как ты поспешно сжег ее, не устроив церемонии прощания, наводит на странные мысли.

— Ей в голову попала пуля. Церемонии прощания не вынесли бы ее подруги. Жестоко с твоей стороны так говорить о моем несчастье, — ровно заметил Доран, не посмев повысить голос на императора. — Нас с ней благословила судьба.

— Не обманывай меня! Ты не можешь скорбеть по этой баронете-вертихвостке! Я до сих пор не понимаю, как она оказалась в той комнате! Монахи уперлись, и все как один говорят о чуде! Не слишком ли много чудес для одной неприметной девицы?

— Мне нечего сказать тебе больше. Заговор раскрыт, часть преступников мертва, часть — в тюрьме, ждет приговора, а что касается моей жены… Она мне понравилась, и я правда опечален ее смертью. Так что, Паоди, прошу тебя, не жени меня больше.

Император закрыл глаза и сжал руки в кулаки:

— Ты не оставляешь мне выбора, кроме как проглотить твои сказки! Уйди с глаз моих!

Холодный ветер в саду у дворца показался освежающим бризом, и Доран, подставив лицо воздушному потоку, с наслаждением дышал.

Ночью он вернулся домой и, зайдя к Киоре, приказал ей собираться.

— Наконец-то! — фыркнула девушка, откинув книжку, которую мучила весь вечер.

Доран ушел переодеваться к себе, а Киоре надела чуть великоватые брюки и свитер, накинула плащ с глубоким капюшоном. Ботинки, напротив, жали, но в пределах терпимого. Встав, она прошлась по комнате — ни боли, ни скованности в движениях. Небольшая усталость, но к этому легко привыкнуть.