Три месяца, две недели и один день

Шишина Ксения

***

«Это невероятно. Что-то из разряда того, о чём ты думаешь, что этого никогда не случится. Это очень эмоционально. Я с самого детства мечтал оказаться в НБА. Теперь же мне предстоит сыграть в Матче всех звёзд. Мы сейчас, как видите, проиграли, но это всё равно знаменательное известие и для меня, и для моих друзей. Мы благодарим всех, кто голосовал за нас в процессе отбора». Это было интервью с Дереком Картером, нападающим «Лос-Анджелес Лейкерс», высказавшимся о своём попадании в число игроков, которые примут участие в Матче звёзд. Показательная баскетбольная игра пройдёт, как и было заявлено ранее, в Чикаго шестнадцатого февраля на домашней арене клуба «Чикаго Буллз», и станет шестьдесят девятым

матчем всех звёзд в истории Национальной баскетбольной ассоциации. Но следующая игра «Лейкерс» в рамках регулярного чемпионата уже перенесена на более позднюю дату, о которой будет объявлено дополнительно, из уважения к команде, в которой легенда баскетбола Коби Брайант провёл всю свою двадцатилетнюю карьеру. Пятикратный чемпион НБА и двукратный победитель Олимпийских игр погиб в результате крушения вертолёта сегодня утром. Эта катастрофа унесла жизни ещё восьми человек, в том числе его тринадцатилетней дочери Джианны, друзей семьи и пилота, управлявшего судном. Все они летели на баскетбольный матч в Академию Брайанта.

— Зачем ты смотришь всё это, Дерек?

— Просто так, Лилиан. А ты что до сих пор здесь? К Тимоти не собираешься?

— Я здесь нужнее. На тот случай, если понадоблюсь тебе ночью, — она кивает на Александра, головка которого надёжно лежит на сгибе моего правого локтя, а ножки примыкают к левому бедру, и проводит рукой по ритмично опускающемуся и поднимающемуся мягкому животику своего племянника.

— Не глупи. У тебя есть возможность быть с тем, кого ты любишь, — мои слова звучат, как проповедь, но в некотором смысле это она и есть. Резкая и жёсткая, но необходимая. Если этого не скажу я, то не скажет никто. Мне единственному здесь под силу понять какие-то вещи и постараться внушить их осознание другому человеку. В данном случае моей сестре. — Поезжай к нему.

— Ты уверен?

— Да.

Будь у меня хоть малейший, даже самый призрачный шанс провести хотя бы минуту подле человека, который мне небезразличен, я бы не тратил впустую ни единой доли секунды. Никогда не знаешь, какой миг, час или день окажется последним. Упустишь время и рискуешь однажды пожалеть о сказанном и сокрытом, о сделанном и неосуществлённом. Обо всех моментах, когда следовало говорить что-то чаще и громче, чтобы быть непременно услышанным, но ты не справился и лишь потерпел поражение.

— Я уеду, если ты выключишь это и пойдёшь спать. Или хотя бы просто ляжешь в кровать. Я возьму Александра.

Он чуть кряхтит в возмущении, когда тепло моего тела сменяют руки Лилиан. Но её знакомый ему аромат наверняка проникает в его носик прежде, чем моему малышу становится страшно. Вздохнув, я подчиняюсь и дотягиваюсь до пульта, прикосновение к кнопке погружает комнату в темноту. Света в другой части дома вполне достаточно, чтобы дойти до второго этажа и войти в нашу с Александром спальню.

— Не укроешь его, пожалуйста, одеялом?

— Конечно.

— Спасибо.

— Не за что, — я смотрю, как, склонившись над кроваткой, Лилиан с трепетом проводит рукой по розовой щёчке моей крохи. Внутри меня всё буквально распадается на части. Это могла бы быть та, что ушла и не вернётся ни ко мне, ни к ребёнку. У него есть и всегда буду я, но это всё равно не кажется достаточным. — Ты хотя бы иногда думаешь о ней?

— Нет.

Порой по паре десятков раз на дню ведь не в счёт, правда? Это же такая ерунда. Это даже не каждый час. С этим можно жить. Рано или поздно и от них не останется и следа. Всё имеет свойство проходить и изменяться. Ничто не задерживается навечно. Одно заслоняет собой другое, и особенно стремительно это происходит, когда ты расставляешь приоритеты и ставишь кого-то или что-то на первое место, что я и сделал. Мне будет становиться только легче и проще, я знаю. Однажды на меня перестанут смотреть так, будто я вот-вот разревусь, как девчонка, упавшая и содравшая кожу на коленке так, что на ней выступила кровь.

— Это нормально

и понятно, если ты всё-таки…

— Я же сказал, что нет.

— Извини.

Такова теперь моя жизнь. Если не прошу прощения я, то его просят у меня. Как правило, из-за всякой ерунды. Или из-за слов, кажущихся неуместными, чтобы говорить их мне. Будто я совсем не контролирующий себя человек, способный сорваться и натворить дел. Несмотря на все обстоятельства и тяжесть на сердце, обусловленную целым рядом причин, хоть немного освежающей струёй в череде всех этих дней, как под копирку похожих друг на друга, становится вечер нашей первой игры после гибели Коби. В преддверии начала матча, который будет словно нашим прощанием с легендой, я сижу в раздевалке в полном одиночестве, неосознанно теребя тейпированный эластичным напальчником указательный палец на правой руке. В помещение, почти бесшумно открывая дверь, входит Брук. На ней короткие облегающие шорты жёлтого цвета и жёлтая майка с фамилией Брайант и цифрой восемь, обе надписи выполнены фиолетовым тиснением, а ноги обуты в белые кроссовки поверх таких же носок.

— Никогда бы не подумала, что можно так быстро сшить много разных вещей для разных людей, отличающихся и полом, и комплекцией, и мерками, — девушка садится рядом со мной на скамейку, касаясь своей одежды и кивая в сторону моей жёлтой манишки опять-таки с фамилией, но уже числом двадцать четыре. Коби выступал под обоими номерами. — Я видела сообщения-посвящения у парней на кроссовках. Говорят, что перед игрой покажут видео, а Ашер исполнит песню. Митчелл надел повязку с номером. Ты носишь его же на пальце.

— Прости, что я ничего не ответил на то сообщение. Ты поздравила меня одной из первых. Я просто не смог, — её короткое «поздравляю, папочка» является, пожалуй, самым искренним посланием, полученным мною в тот день. Хотя оно даже не содержит в себе никаких пожеланий. Может, поэтому оно и запомнилось мне больше всего остального, что я слышал тогда и читал. Лишило эмоциональной способности хоть как-то отреагировать. Потому что Брук не обмануть. Я столько раз был с ней слишком откровенным, что теперь мне даже ничего не надо объяснять. Ей не раз доводилось выслушивать меня прежде. Уверен, для неё всё, что ей хочется знать, буквально написано и подчёркнуто у меня на лбу.

— Ничего. Я понимаю. Успеешь показать мне хотя бы одно фото или видео?

Я достаю сотовый, пролистываю папку со снимками на начало месяца и протягиваю его Брук:

— У меня пока не так уж и много Александра в телефоне. Фото преимущественно из больницы.

Да и их не очень много. Полагаю, я просто ещё не понимаю, зачем некоторые наверняка хватаются за камеру чуть ли не при каждом движении ребёнка, невзирая на знание того, что, будучи столь маленьким и способным проявлять лишь физиологические потребности, он не удивит их вдруг чем-то неожиданным вроде переворота на животик. Вряд я когда-нибудь сам стану именно таким родителем. Однотипные фото имеют хоть какой-то смысл, если проходят недели и месяцы, ничего значительно не меняется, но у вас есть родственники, которые живут далеко, но регулярно спрашивают о малыше. Порой даже родители и новоиспечённые бабушки и дедушки проживают совсем не близко и крайне редко оказываются рядом физически. Мне же в значительной степени просто некому отсылать снимки и делиться тем, как малыш растёт. Хотя, может, я и тогда был бы не в том эмоциональном состоянии.

— Уверена, ты всё наверстаешь. Значит, Александр?

— Да, это всё… — я почти говорю не то, что должен, но не заканчиваю свою мысль, сражённый осознанием, а следом за ним и неловкостью, почти граничащей со стыдом. Хотя это Брук, то есть именно ей я мог бы сказать всё, как чувствую. Но я не могу. — Имя просто пришло из головы. Я не думал над ним сильно долго, — потому что я вообще не думал. Просто сохранил свою верность. Преданность. И… — Хочешь прийти к нам послезавтра? Завтра у нас игра в Сакраменто, но потом я свободен.