Три метра над небом

Беспалов Николай Алексеевич

Следом идет гость. А замыкает шествие Серафима. Она напевает:

– Давайте восклицать, друг другом восхищаться,Высокопарных слов не надо опасаться.Давайте говорить друг другу комплименты,Ведь это все любви счастливые моменты.

– Серафима, что подумает о нас гость?

– Гость, что вы о нас подумаете? – Серафима начала свою игру в «кошки-мышки». Одно не ясно. Кто в ней мышка? Потому

что Петр Петрович кроме лечения женских болезней занимается вопросами сексологии.

Он мог бы прямо сейчас, по ходу в комнаты квартиры сестер сказать им, что согласно теории родительского вклада Роберта Трайверса самцы и самки имеют разные репродуктивные и брачные стратегии. Самцы биологически и поведенчески инвестируют в потомка меньше, чем самки. Кроме того, они потенциально способны зачать много потомков, тогда как женское потомство ограничено. В результате у мужчин развилась более «количественная» репродуктивная стратегия, тогда как для женщин важнее «качество». Но его опережает все та же бойкая Серафима.

– Сестра моя, да будет тебе известно, что согласно науке сексологии мужчины больше женщин заинтересованы в случайном сексе. Они менее обязательны в своих сексуальных установках и поведении. Я права, Петр Петрович?

Петр Петрович опешил. Он пуще прежнего жаждет общения с Серафимой наедине. Искушение велико.

– Друзья мои, – они вошли в гостиную, – прошу садиться, где вам будет удобно. Я буду читать стоя. – Анна Ивановна Бородина достает листы бумаги. Их нельзя назвать рукописью в полной мере, ибо отпечатаны они на принтере с текста, что сохранен на компьютере.

Серафима уселась с ногами на софу. Петр Петрович устроился в кресле у торшера. Он боялся уснуть в полумраке гостиной.

Анна Ивановна начала читать: «Особняк был построен тогда, когда эта земля принадлежала финскому государству и жил в нем управляющий имением финского помещика. Пожилой финн в жены себе взял француженку. Звали парижанку Колет. Помещик же окликал её Кокто. Скоро прислуга и прочий придомовой люд стал называть особняк виллой Кокто».

Жужжание невесть откуда попавшей в межоконное пространство мухи, приглушенный свет торшера и монотонное чтение действовали успокаивающе, и скоро Петр Петрович задремал. И снится вдовцу его бывшая жена. Он знает, что перед ним его Ольга. Но почему она в обличии Серафимы?

– Петя, Петя, – шепчет Серафима Петру Петровичу на ухо.

Анна Ивановна прерывает чтение романа на полуслове: «Он был страстно влюблен в Колет, а она играла с ним как кошка с мышкой».

– Серафима, в театре просят отключать мобильные телефоны. Тебя надо просить отключить твой голосок? – вопрошает старшая сестра.

– Что поделать, Аня, если у гостя урчит в животе, – тут же сочиняет Серафима.

Громкое чтение нового романа Анны Бородиной на этом закончилась. Пока. Ужин оказался очень кстати. Анна и Серафима ели рано утром. А их гость «перехватил» горячий бутерброд в буфете при частной клинике. Владелица клиники – женщина разворотливая – копейку не упустит. Буфет «записан» на мужа.

Исходя

из вышеизложенного, в животе Петра Петровича не должно бы урчать. Но он молчит. Он твердо убежден, что книгу надо читать самому. Общение с книгой – дело интимное. И нечего между читателем и книгой ставить кого бы то ни было. На сцене читающий актер навязывает свое видение образов. Петр Петрович мужчина самостоятельный. Он и сам с усам.

Так какого черта он пришел сюда? Приглашение было на громкое чтение автором своего романа. Для того и пришел, чтобы с автором пообщаться. Увидеть. Вдохнуть аромат её кожи. И получить наслаждение от созерцания её куртуазного в понимании средневековья облика. Еще стимул. Сильнейший стимул, заточенный до остроты иглы. Серафима! Имя его.

Изыск и искус. Две ипостаси обреченного на муки влечения Петра Петровича.

Паровые котлетки из домашнего фарша филея.

Не подумайте, что Серафима, а она у сестер была кухаркой, сотворила фарш из мяса сына Авгия, отца Мегеса Филея. Того, что был участником Калидонской охоты. А потом, когда выступил свидетелем в защиту Геракла, отец изгнал его на Дулихию, где он и стал жить.

Нет. Серафима на ручной мясорубке измельчила в фарш филей курицы.

К котлеткам в качестве гарнира – листья спаржи. В колбе соевый соус. Белый хлеб пресный. Серафима пекла его сама.

Морс из ягод черной смородины налит в кувшин из богемского стекла.

Наливая морс в бокал Петра Петровича, Анна не упустила случая блеснуть эрудицией:

– Этот кувшин изготовлен не тогда, когда о богемском стекле было упомянуто в летописях. Но он тоже старинный.

– В одиннадцатом веке такой способ обработки стекла в Богемии еще не знали, – утер нос изыску Петр Петрович.

– Фи, какой. Мог бы промолчать, – Анна надула губки.

Что за прелесть эти губки. А зубки-то, зубки. Истинно жемчуг.

На десерт Серафима приготовила клубничный мусс.

– Раньше, когда мы с Анной были детьми, на даче мама нам готовила такой мусс. Но это летом. А теперь и осенью можно.

Серафима умеет так улыбнуться, что самый ярый противник женщин растает, как снежная баба под лучами солнца. Петр Петрович не страдал всякого рода фобиями, и потому улыбка Серафимы попала точно в цель.

– Мусс муссом, а слушать мой роман вы намерены дальше? – В Анне заговорил автор. Точнее, ее авторское честолюбие.

– Конечно, – неуверенно отвечает Петр Петрович.

– Издашь свой конгениальный роман, тогда и почитаем. Ты, как все авторы, читаешь так заунывно, что глаза слипаются.

– Петр Петрович! – восклицает Анна Ивановна. Изгиб её губ вопиёт: защити, меня обидели. – Скажите! – Теперь и брови включись. – Я заслужила это?

У доктора гинеколога голова идет кругом. Перед ним две женщины. И обе ему более чем симпатичны. Искус и изыск. Как романтично и одновременно интригующе.

Анна продолжает изгибать нитку рта в причудливой кривой. Серафима складывает губки бантиком. Мгновения – и снаружи кончик языка. Дразнит Петра Петровича стервочка.