Три минуты до катастрофы. Поединок.
Шрифт:
— А вообще, как думаете перевозить?
— В прицепе с песком. Мы отказались от первой мысли буксировать прицеп танком. Правда, в танке, на случай взрыва в пути, не пострадают люди. Но более вероятен взрыв от сильного сотрясения. Думаем, что бронетранспортёр надёжнее.
Полтора часа продолжалась беседа. Были обсуждены мельчайшие детали, предусмотрены десятки возможных неожиданностей.
Пока это была лишь беседа, ещё никто не сказал, что офицерам позволят взяться за это дело, но такая мысль уже не казалась абсурдной, как в первый момент.
Через час в кабинете председателя
С этого момента всё резко изменилось. Состояние раздумий, сомнении, нерешительности окончилось. Всё пришло в движение. Как в бою, напряжённо работал специально созданный штаб. Оказалось, надо решить уйму проблем, ответить на десятки вопросов, предусмотреть все возможные случайности, чтобы в ходе работ не было никаких задержек.
Руководство всей организационной работой взял на себя полковник Диасамидзе. Техническое руководство операцией легло на полковника Сныкова и его помощника подполковника Склифуса. Были разработаны конструкции многих приспособлений, инструмента, выбрана дорога для транспортировки снарядов и место их подрыва, вычерчены схемы различных промежуточных операций, определены средства и методы связи.
Готовились железнодорожники, работники предприятий и учреждений, находившихся в опасной зоне.
Политическую работу возглавили партийные и советские организации города: её предстояло вести главным образом среди населения.
В середине дня капитан приказал собрать роту в Ленинской комнате. Он стоял на плацу и смотрел, как потянулись туда солдаты.
Что скажут они сейчас? Как поведут себя?
На глаза вдруг попался рядовой Урушадзе. Капитан подозвал солдата.
— Вы разве не успели уехать? — спросил он и, не дожидаясь ответа, мягко добавил: — Вы уже отслужили, Урушадзе, можете заканчивать свои дела и ехать.
Слова командира переполнили чашу терпения Гурама Урушадзе.
— За что, товарищ капитан! — выпалил он, побагровев.
«За что?» — этот вопрос мучил Гурама весь день. Ещё вчера он перестал понимать, что происходит. Началось с Вали. Чем больше он думал о ссоре с ней, тем более нелепым казался ему их разрыв. Что с ней случилось? Её упрямство просто непонятно. А он вскипел и, как мальчишка, ушёл. Что же это, шутки? Надо пойти к ней и серьёзно поговорить.
Пойти к ней? Нет, этого он не сделает ни за что. Почему должен идти он? Ссору затеяла она. Отказалась ехать она. Что же, он должен бежать за ней? Нет, первого шага он не сделает. Если она поняла, что натворила глупостей, пусть найдёт и способ исправить их. А если не поняла, значит, нет в ней души и жалеть о ней нечего.
Первую половину вчерашнего дня Гурам только об этом и думал. Но последующие события вытеснили мысли о Вале.
Группу солдат вызвали на разведку опасного и сложного объекта. Его не позвали. Это впервые за годы службы. Он всегда считался опытным разведчиком минных полей, и первым неизменно посылали его. Если направлялось два или три солдата, Гурама назначали старшим. Он ни разу не подвёл командира.
Что же случилось теперь? Почему от него отказались? Почему вдруг перед самым отъездом он стал никому не нужен?
Солдатский день заполнен
И вот у Гурама совершенно свободный день. Но он не знает, куда себя девать. О нём все забыли. Он никому не нужен. Оговорили его, что ли? Он вдруг начинает понимать, что и отношение товарищей к нему резко изменилось. Все смотрят косо, почти не разговаривают…
Ну хорошо, этой девчонке любая блажь в голову может прийти, а что же с командиром, а? Он три года служил. Его называли лучшим пулемётчиком и отличным минёром. А теперь ему выразили недоверие.
Гурам хотел обратиться к лейтенанту или старшине, но их целый день нет. На несколько минут появился командир взвода. «Некогда, некогда, Урушадзе», — бросил он на ходу и убежал.
Что же, так и уезжать домой? Поставить в штабе печать, тихонько собрать пожитки и так уйти из казармы, с этого плаца, где пережито столько горестных и радостных минут?..
На вечерней поверке, когда назвали его фамилию, он ответил особенно четко. Потом дежурный по штабу послал его со срочным пакетом к генералу на квартиру. Там долго сидел, пока генерал рылся в своих бумагах и что-то писал. В казарму попал после отбоя, ребята уже спали.
Даже это маленькое задание немного подняло настроение. С важными документами к генералу первого попавшегося не посылают. Ночью его снова одолевали мысли о Вале. А утром все, наскоро позавтракав, разошлись.
Есть ли более горькое чувство, чем сознание, что ты не нужен! Это чувство накалялось в нём, и к моменту сбора роты его горячая южная кровь билась в висках. О снарядах он был уже наслышан и понимал, что сбор роты в такое необычное время связан с особым заданием. Таково было состояние Гурама, когда его остановил командир.
— За что, товарищ капитан? — повторил Гурам. — За что не доверяете?
— Отставить, Урушадзе, — спокойно и даже ласково сказал капитан. — Вы один из лучших солдат, но вы отслужили свой срок, а люди пойдут на задание, связанное с большим риском.
— Пока я не сдам в военкомат проходное свидетельство, до тех пор я солдат, — твёрдо сказал Гурам. — Так вы меня учили.
Капитан улыбнулся. Конечно, в тоне Урушадзе было что-то такое, чего не должно быть в разговоре с командиром, какой-то вызов. Но было в словах солдата столько горькой обиды, такое неподдельное горе, что офицер не мог сделать ему замечание.
— Хорошо, рядовой Урушадзе, идите в строй.
Словно мать приласкала обиженное дитя. Пулемётчик, силач, солдат Гурам Урушадзе проглотил тугой комок, улыбнулся и, козырнув: «Слушаюсь, товарищ капитан!» — совсем счастливый пошёл к зданию. Через несколько шагов он обернулся, взглянул украдкой на капитана и побежал, точно боясь опоздать.
Такое привычное, незаметное и простое слово «рядовой» будто согрело душу. Да, он рядовой, он в рядах, вместе со всеми, со всей великой армией. Он идёт в строй.