Три минуты до катастрофы. Поединок.
Шрифт:
Свёртки, сумочки, корзинки, чемоданчики, а у некоторых даже узлы.
Вот жена железнодорожного слесаря Александра Петровна Павлюченко догоняет жену пенсионера Полярного, нагруженную узлом.
— Ты что же навьючилась, на новую квартиру переезжаешь? — насмешливо спрашивает Александра Петровна.
— А как же без теплого уходить! — оправдывается та. — Ты ведь небось все в подвалы снесла, а у меня подвалов нет.
— И не подумала даже! Раз сказали — вывезут снаряды, значит, вывезут.
Большинство людей шло спокойно, без паники, глубоко веря, что всё окончится
— Я уж за все дни в кино отхожу, — говорит домохозяйка Александра Пармёновна Белевцева. — А то с этими домашними делами никогда не вырвешься. Как начну с крайнего, так все по очереди и обойду, — смеётся она.
— А я по магазинам, — отвечает ей идущая рядом соседка. — Давно собираюсь, да всё не получалось.
Одни шли к родственникам, другие к знакомым, третьи на работу. У каждого нашлись дела в городе или место, где можно будет спокойно отдохнуть до вечера.
Вместе со всеми шла и Валя. И мастерская и дом оказались в опасной зоне. Она шла медленно, машинально разглядывая необычное шествие.
Вот девушку с чертёжной доской, рейсшиной и рулоном чертежей обгоняет группа оживленно беседующих мальчишек. В руках у одного большой альбом с надписью на обложке: «Почтовые марки СССР». Второй аккуратно несёт на плече модель парусного корабля, третий — с рыболовными снастями. В стороне от них одиноко и угрюмо шагает мальчик, держа на весу аквариум. Лицо у ребенка грустное, задумчивое. Тяжело ступает железнодорожник. За спиной у него два охотничьих ружья, в руках — узел с радиоприёмником. Близорукий юноша в очках читает на ходу книгу. Он то и дело натыкается на людей, толкают и его, и он каждый раз извиняется, но продолжает читать.
Валю обгоняют какие-то степенные люди.
— Вот уж не повезло, и не придумаешь ничего! — сокрушается человек в кепке. — За двенадцать лет собралась навестить нас, стариков, и на тебе, в такой день едет.
— А вы бы ей телеграфировали, пусть задержится на пару дней.
— Так с поезда ведь сообщила… И где она искать нас будет?..
— Встретить надо, объяснить, так, мол, и так…
— Где там! Не пускают и близко к вокзалу…
Очень смешно выглядит совсем молодой парень. Левой рукой он неловко прижимает к себе ребёнка, в правой — тяжёлый аккордеон.
— Не плачь, сынок, не плачь, — говорит он, — мы к маме на работу пойдем, она нас покормит. Вот только спрячем аккордеон у дяди Васи, а маме скажем, что всё сделали, как она велела. И не тащились мы с этим аккордеоном, понял?
Но вот показывается бронированная машина. Возле фар, на кабине, на бортах трепещут красные флажки. Люди останавливаются, с интересом и уважением смотрят на солдат, машут руками, что-то кричат. Иван думает: надо бы и в ответ помахать руками, смотрит на своих товарищей, но лица у них серьёзные, строгие. Иван начинает обращать внимание, что и сам он сидит словно по команде «смирно». Нет, это он не специально так напыжился. Такое у него состояние, будто только сейчас почувствовал всю страшную ответственность, какая на него ложится.
Не
Иван Махалов смотрел на людской поток, но ни одного человека в отдельности не видел. Перед ним был народ, который послал его, солдата советской Родины, совершить подвиг. Он давал присягу верно служить народу. Но это слово — народ — такое огромное, всеобъемлющее, святое, можно было понять только разумом. Впервые в жизни он чуть ли не физически ощутил величие этого слова.
Во имя безопасности тысяч людей, проплывающих перед глазами, он идёт теперь на смертельный риск. И он шёл с полным сознанием опасности, гордый и спокойный, сын русского народа, на глазах у своего народа.
Громко сигналя, обгоняя прохожих, идут навстречу броневику легковые санитарные машины. Это выпускники медицинского института вывозят больных гриппом. Медленно движется бронетранспортёр. Его догоняют несколько грузовиков с милицией и солдатами. Это оцепление. Пятьсот шестьдесят человек с красными флажками оградят опасную зону во время работы. Откуда-то появляются пожарные и санитарные фургоны. Они идут на заранее отведённые для них посты.
Валя уже не смотрела на окружающих. Опустив голову, она шла печальная, одинокая в этой огромной толпе, не зная, куда ей деться: никого знакомых за пределами района не было.
Её внимание отвлекли шум мотора и усилившееся оживление в толпе. Взгляд безразлично скользнул по фарам, по кабине, по угловатой броне кузова и замер, оцепенев.
— Гурам, — прошептала она только одними губами.
А людской поток, точно наткнувшись на волнолом, обтекал машину, потом сомкнулся за ней, захватив Валю, как в водовороте.
— Гурам! — закричала она и, расталкивая людей, бросилась вслед.
Бронетранспортёр уплывал, всё большее расстояние отделяло его от Вали, а она бежала, натыкаясь на людей, пока не вырос перед ней лейтенант, командир поста оцепления:
— Нельзя!
Это была граница запретной зоны. Тут и осталась она стоять, не спуская глаз с бронетранспортёра, пока он не скрылся за поворотом.
До сих пор личное горе Вали заслоняло, как бы затуманивало происходящие вокруг события. Сейчас надвигающаяся опасность встала перед ней во всей страшной наготе: Гурам поехал туда, где лежат эти смертельные снаряды, откуда уходит всё население.
Какой мелкой, какой ничтожной показалась вдруг ссора с ним!
У Гурама Урушадзе было такое же состояние, такой же глубокий внутренний подъём, как и у Ивана Махалова. Он не заметил Валю. За шумом мотора он не услышал её. В этот день он и не думал о ней. Лишь в какие-то секунды проплывет вдруг её лицо и так же быстро исчезнет. Но вот машина завернула за угол, и что-то больно и радостно отдалось в сердце. Он упрямо не хотел взглянуть на домик, который должен вот сейчас показаться, хотя знал, что никого там не может быть. Он посмотрел на этот одинокий домик, на палисадник и крылечко. Крылечко с ветхими перильцами и скрипучим порожком. Так и не довелось поправить.