Три мушкетера в Африке
Шрифт:
Прошение первым делом снова вернулось в Мансон, чтобы там подтвердили, что нижеподписавшийся проситель действительно несет службу. (Тогда Хопкинсу влепили двенадцать суток карцера и на четыре недели лишили права появляться в буфете.) Затем бумага вновь отправилась в Оран, в канцелярию батальона, где и осела на некоторое время. Через несколько недель ее переслали в американское посольство для проверки гражданства Германа Тора. В Нью-Йорке пять недель готовились к ответу, после чего выслали прошение, снабдив его проверенными данными: Тор родился в местечке Виргальд, штат Нью-Йорк, отец – Энтони Тор, мать – Эвелин Берг (голландского происхождения). Отсюда досье на Тора попало в Париж,
Здесь бумагам снова предоставили возможность пускать сок.
Между тем Чурбан Хопкинс принял участие в двух сражениях, за что должен был получить награду (плюс денежное вознаграждение), однако прежде ему надлежало документально подтвердить свой воинский статус.
Перед сражением почему-то никаких подтверждений не требовали.
Ну а что же правительственный советник, который благоволил к Хопкинсу? Ему бедняга тоже накатал слезное послание.
Маркиз де Сюрьен не обманул наших ожиданий и сделал со своей стороны все возможное.
Конечно, освободить солдата от несения службы и он был не вправе, зато немедля распорядился расследовать это дело вне очереди.
Из батальонной канцелярии послали запрос в Мансон, чтобы выяснить, что уже предпринято в интересах дела. (К тому времени Хопкинс отбыл четыре недели в карцере с половинной нормой воды и несколько недель провалялся в песках Сахары в передовом охранении.)
Командир роты отписал, что делом легионера Тора занимаются в Мекнесе.
Затем досье – с благоприятной резолюцией – было переправлено в Париж, где чиновник скрепил все имеющиеся в наличии бумаги скоросшивателем. Что само по себе уже означало некоторое продвижение, если учесть топтание на месте на предыдущих этапах. Впрочем, на том запал расследователей повыдохся, и досье отправилось на хранение в архив. Тогда Альфонсу Ничейному пришла гениальная идея прибегнуть к помощи Турецкого Султана.
Наш давний приятель, широко известный под этой кличкой, тоже получил свою долю за участие в акции «Поиски алмазных рудников», а теперь на правах миллионера бездельничал в Оране.
Вот мы и написали ему, чтобы он помог сдвинуть дело Хопкинса с мертвой точки, пустив в ход все средства: смекалку, подкуп, личные знакомства…
Турецкий Султан не тянул с ответом. Расшифровать его безграмотные каракули – все равно что головоломку решать, но до сути мы все же докопались.
«Привет, рибяты!
В Арани я ни прасыхаю вот уш какую ни-делю, а типерь ришил завизать, а то и мне, и чиртям тошна. Сиводни па вашыму делу зделать ничиво нивазможна, патаму как нын-чи васкрисенья. Абаждем до зафтрива, а там ужо параскину мазгами, блага ани у миня имеюцца. Выкалатили бы вы ис Чурбана нашива Хопкинса ету дурацкую блажь, пускай ево даслужыт срок. Нибось ни сахарный, ни рассыплитца.
Словом, так обстояли дела на тот момент, когда Хопкинс хитростью выманил у капрала неожиданно пришедшее на его имя письмо…
5
А в письме содержались удивительные новости. Судите сами!
«Глубокоуважаемый господин Тор!
Странная случайность, связавшая Ваше имя с трагедией моего несчастного брата, показалась мне достаточной причиной обратиться к Вам, хотя мы незнакомы. Последнюю весть о себе мой брат, Франсуа Барре, подал из форта Мансон. При попытках разузнать что-нибудь о его дальнейшей судьбе я познакомилась с неким господином Буланже из военного архива. Странное совпадение, а может, неисповедимый Божественный Промысел,
Мы приумолкли, письмо затронуло нас искренностью чувств. На наше счастье, Левина вывели во двор на прогулку, и можно было обсудить все без помех.
– Эта дамочка может сыграть важную роль в твоем деле, – сказал я Хопкинсу и, как всегда, оказался прав.
– Кто же этот господин Буланже? – размышлял вслух Хопкинс.
– Это настоящее имя Турецкого Султана, – сообщил Альфонс Ничейный.
– Да что ты говоришь!
Признаться, даже я был удивлен. Вот ведь какие подробности выясняются после двух десятков лет дружбы!
– Кто бы мог подумать, что у него вообще есть имя! – удивился Чурбан.
– Все складывается для Хопкинса удачно, – продолжил Ничейный. – Ведь если мы разыщем этого Франсуа Барре, тогда нетрудно будет доказать, что Тор и наш Чурбан – не одно и то же лицо.
– Лучше бы нам не встревать в это дело! – опечалился Хопкинс. – В результате опять угодим за решетку.
– Как это «не встревать»? Можно ли отказать даме в просьбе! В конце концов, мы солдаты.
– И джентльмены, – добавил я.
– Вот в этом я не уверен, – пробормотал Чурбан Хопкинс.
Тем временем возвратился с прогулки наш собрат по заключению.
– По-моему, – тотчас вмешался он в разговор, – истинным джентльменом можно считать того, кто не накладывает картофель в ту же тарелку, с которой ест мясо, – лишь бы гарнир пропитался мясным соком.
– Не знаю, не знаю! – возмутился Хопкинс. – Мне редко доводилось есть из тарелки.
– Не о том речь! – одернул нас Альфонс Ничейный. – Главное – узнать, куда подевался этот Франсуа Барре.
– Он сейчас в Игори, – сказал Левин.
– Что-о?! Так вы знакомы с Франсуа Барре?
– Это мой лучший друг. Во всей роте не нашлось ни единого человека, который имел хотя бы отдаленное представление о том, что такое омлет с помидорами а-ля Тюрбо! А Франсуа едал это блюдо. Сей факт скрепил нашу дружбу навеки.
– И где же он, этот ваш друг? – Мы замерли, с волнением ожидая ответа.
– Я ведь уже сказал: в Игори. Это будущий узловой пункт на той железной дороге, которую сейчас прокладывают у Конго. Франсуа сослали туда в наказание, поскольку он совершенно ослаб и внутренне сломался. Его обуяло так называемое тихое помешательство, которое отличается от буйного тем, что человек безо всякого сопротивления устремляется навстречу смерти.
– Как это?
– А вот так. Берем отдаленный, захолустный гарнизон, – начал Левин, словно пересказывая кулинарный рецепт. – Засовываем туда слабохарактерного человека и поджариваем на медленном огне Сахары. Жаркое – при малейшем неповиновении капралу – может быть тотчас обглодано до костей. Классический случай в подаче а-ля Левин.