Три недели из жизни лепилы
Шрифт:
Трубку периодически меняли. В такие дни приходили эндоскописты, которых в Боткинской за глаза называют елдоскопцами. Елдоскопцы, пардон, эндоскописты приносили свои японские чемоданы, вынимали черные шланги и отмывали забитые гноем легкие.
Естественно, больная получала парентеральное [13] питание, седативные, гормональные препараты, витамины, анаболики и сосудистую терапию.
Виталий Владиславович борется до конца за каждого пациента — даже тогда, когда сам пациент прекращает бороться.
13
Исключающее
Я слушал ординатора вполуха. В полуметре от меня божественное создание поправляло бедолаге матрас. Коротенькое цветастое платьице под полупрозрачным халатом вполне благопристойной длины не скрывало ножек, которым позавидовали бы супермодели «Плейбоя». Красивые руки с тонкими запястьями и золотистым пушком на предплечьях разгладили последние складочки на простыни. Девушка выпрямилась (боже, какая грудь!), копна светло-русых волос колыхнулась назад, и моему взору предстало совсем еще детское личико с вздернутым носиком и легким румянцем на щечках. Никакой косметики.
Едва касаясь пола (что за по… ходка), фея выпорхнула из палаты. Ординатор перехватил мой взгляд.
— Очница, второй курс. Подрабатывает в «реабилитации».
Под одной крышей с «реанимацией», за одними дверями, находится «реабилитация» — перевалочный пункт между «плохо» и «очень плохо».
Здесь больные наблюдаются еще два-три дня до перевода в нейрохирургическое отделение. Реабилитационных пациентов наблюдают нейрохирурги. Они же и руководят лечебным процессом.
Ординатор уточнил, что прекрасную незнакомку зовут Белла.
Белла помогала «большой» Тане с изнуряющими рутинными поворачиваниями, вибромассажами и санациями трахеобронхиального дерева.
Я еще раз окинул взором вверенные мне палаты. Больные вылизаны, гемодинамика стабильная, диурез [14] достаточный. Неврологическим статусом пусть занимаются специалисты.
Я постучал по клавишам терминала. Дневники на четыре написаны. Чуть позже можно воспользоваться «модификатором».
Эту функцию обнаружили недавно. Удобно — меняешь дату, время, показатели АД, пульса, температуры — и новая версия старого романса готова, причем за считанные секунды. С тех пор документацию щелкали, как орешки.
14
Объем или скорость мочеотделения
Меня неудержимо тянуло в «реабилитацию». Впрочем, туда приятно зайти еще по одной причине — в двухместной палате справа выздоравливает Алахвердыева, стоившая мне многих бессонных ночей и нескольких седых волос.
Аспирантка одного из московских медицинских Вузов (коллега — всегда отягощающий фактор), Алахвердыева находилась в предродовом отпуске, когда после выдавливания очередного прыща почувствовала нарастающую слабость в ногах.
Развился гематогенный эпидурит: инфекция с током крови попала в окружающее спинной мозг пространство. Гнойник постепенно сдавливал нервную ткань. Из Баку в тяжелом состоянии, с высокой лихорадкой и нижним гемипарезом [15]
15
Паралич нижней половины туловища и ног
Дело осложнялось восьмимесячной беременностью. Гинекологи отказывались родоразрешать больную до санации гнойного очага, а нейрохирурги отказывались санировать гнойный очаг до родоразрешения. Мы с Силанским бегали из корпуса в корпус, ругались, звонили главным специалистам города и страны.
Тем временем назревало ДВС крови, начиналась пневмония. Ждать (и терять) было уже нечего.
Первыми с неимоверным скрипом поддались нейрохирурги. После операции на моем дежурстве у больной развился некардиогенный отек легких — нередкое осложнение тяжелого сепсиса. Шестнадцать часов я практически не отходил от больной. Хорошо еще, что остальные пациенты никаких сюрпризов не выкидывали.
Когда стало ясно, что летальный исход маловероятен, гинекологи — самые осторожные из представителей хирургических специальностей — разрушили и по частям удалили затравленный инфекцией и лекарствами плод.
С тех пор Алахвердыева поправлялась не по дням, а по часам.
Посвежела, приободрилась. Даже повеселела.
— Ну, как дела?
— Спасибо, доктор, все хорошо!
— Сплюнь. Небось, уже не терпится вернуться к научным изысканиям.
Она исследует температуру глазного дна у кроликов в разные фазы менструального цикла.
— Нет, что вы. Поеду на несколько месяцев к маме.
— Грамотно. А еще лучше — переводись на заочную. Думаю, кроликов и в Азербайджане хватает.
— Я подумаю.
— Ну, будь здорова! — я повернулся к двери.
— Доктор… Меня завтра переводят. Вы так мне помогли. Только не обижайтесь… вот, — и она протянула мне конверт.
А чего обижаться-то. За четыре года моей службы благодарность населения материализовалась в: а) бутылке молдавского коньяка, б) палтусе, в) «тридцатнике» за обезболивание плановой холецистэктомии.
Бутылку я отдал ординаторам второго года на их прощальный вечер. Палтуса мне вручили в коридоре ЛОР-отделения при многочисленных свидетелях. Вместе со свидетелями, то бишь с коллегами, его и съели. Во время холецистэктомии больной заработал, кажется, все малые осложнения, известные медицине на текущий момент. О чем родственники пребывали в счастливом неведении. Деньги я попросил вручить мне при выписке. Об этой просьбе, видимо, забыли.
— Спасибо.
Я сложил конверт пополам и сунул его в карман. Сортир находится дальше по коридору. Полторы сотни. Нормально.
В наружную дверь позвонили. Я покинул свое убежище, для пущей убедительности подтягивая штаны.
С той стороны в ход пошли кулаки. Явно не посетители.
— Не ломайте казенное имущество! Открываем. «Большая» Таня дернула вниз шпингалет. Ее чуть не сбила с ног каталка, которую, словно камень из пращи, выпустили две испуганные постовые медсестры. Красные, взмокшие, со съехавшими набок колпаками.
— Остановка дыхания!
Нет, пока дышит, правда, редко. Брадикардия. Без сознания, на болевую стимуляцию не реагирует. Зрачки одинаковые, узкие. Сухожильные рефлексы отсутствуют. Глубокая кома.