Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция
Шрифт:
– Ладно, Фортуна, давай к маме. Она тебе расскажет.
– Еще хочу!
Мы с Антонио переглянулись.
– «Уходишь?» – «Да». – «Насовсем?» – «На работу».
– Уже лучше, – улыбнулся я.
– «Вчера проснулась, а тебя нет. Где ты был, дорогой?» – «А где ты проснулась, дорогая?»
– Тоже не смешной, – пожал плечами ребенок. – Пока, дядя Оскар, пока, папочка, – поцеловала девочка в щеку отца и побежала по коридору в номер, сверкая своим свадебным платьем.
– Пока, милая! – лизнул он ее воздушным поцелуем. После этого сложил газету, и мы
«Какое ласковое семейство улыбок», – посмотрела Лара на мужчин, встретивших ее в холле. И улыбки эти, словно гладкие прохладные рыбки, сверкающие чешуей зрачков, норовили проскользнуть под платье или даже под кожу, чтобы купаться затем там, в океане ее души, питаться ею и тут же гадить. «Нет, не люблю я улыбающихся мужчин или, точнее сказать, не доверяю», – отмахнулась она от их лести легкой походкой, оставив лифт наедине с его пустотой.
Ночь сопела, звенели звезды, танго кумара в местном баре. Из соцветий беспечно лился приятный голубоватый свет, лепестки – розовые, красные, свежие – манили в полумраке, поблескивая открытыми участками кожи, подобно тем участкам, на которых можно было возделывать сады и собирать урожаи. Мимо нас прошел мужчина с бокалом в руке, к кронам многочисленных столов – сорвать один из цветков, зная, что, скорее всего, он потеряет здесь ползарплаты, полночи, лицо наутро, и все это ради того, чтобы понюхать любовь.
Мы заняли столик подальше от барной стойки и мариновали губы в вине и бесполезных разговорах. От нечего делать я наблюдал за соседним столиком, там в поту уставших бокалов мужчина томил молчанием свою женщину, ладонь ее приютила половину лица, она грустила, словно «дама с абсентом» Пикассо. В этом взгляде читалось длительное отсутствие кого-то и полное – себя, два вселенских мазка в глазах говорили, что женщины пьют не от хорошей жизни, женщины пьют от жизни горечь глотками любви. В тумане сигарет нас обнимал Синатра. Когда неожиданно ножницами оголенных стройных ног бар ровно на две половины разрезала прекрасная женщина. Ноги направлялись прямо к нам: это была Лара.
– Такая красивая сегодня, ты что, влюбилась? – встал и начал ворошить стулья Антонио.
– Да встретила одного лет пять назад, до сих пор не оторваться, – облагородила она своими формами наш мужской клуб.
– Как ночной проспект сверкаешь, – добавил я от себя лично. Мне пришлось прибавить звук своему голосу, чтобы эти комплименты оказались ярче, нежели те, что раздавал всему залу Синатра. – Вилки замолкли, стекло перестало звенеть, мир парализовало. А всему причиной твоя красота.
– Хочешь мою жену? – расщедрился Антонио на волне испанского красного.
– Нет, для адюльтера мы слишком крепко подсели на дружбу и на красное, – поднес я бокал к губам, и лоза ароматов окутала мои ноздри.
– Какой ты добрый, Антонио. То, что ты такой щедрый, еще не значит, что я соглашусь, – засмеялась Лара.
– Нет, не добрый, он великодушный, – поддержал
– Я знал, что ты меня никогда не предашь, Лара, – добавил он, извиняясь за тупую шутку.
– Откуда такая уверенность? – все еще обижалась на него жена.
– От рождения, – снова вступился я.
– Теперь я не уверена, – улыбнулась Лара. – Я вот до сих пор не знаю, что это такое и откуда берется, хотя пользуюсь постоянно, – поправила она свое короткое платье.
– Уверенность – это когда начихать, что о тебе думают остальные, – налил себе еще вина Антонио.
– Ну, тогда мог бы и мне заказать что-нибудь, а не философствовать, – начала изучать этикетку на бутылке Лара. – Сухим балуетесь? Я бы не отказалась от кавы.
Антонио, получив задание, двинулся к бару, ловко лавируя между отдыхающими. Вскоре мы потеряли его из виду, он канул в пучине сверкающей стаи тел, и наши глаза вернулись к столику, к корзинке с хлебом, бокалам с вином, закускам, друг к другу.
– Сколько вы уже выпили? Что-то он раздухарился, – взяла в руки салфетку Лара.
– По паре бокалов. Хочешь попробовать этот нектар? – протянул я ей свой.
– Как погуляли с Фортуной? – пригубила и вернула она мне фужер. – Терпкое очень.
– Прелестно.
– Она тебя не утомила своими вопросами?
– Нет, вопросы были исключительно сердечного плана. Мне кажется, это я ее утомил, – зацепил я пальцами бледный лоскут хамона и демонстративно положил себе на язык.
– Да уж, уснула буквально за минуту.
– Очень толковый цыпленок, – с удовольствием приватизировал я соленую терпкую плоть.
– Ага, знаешь, что она подарила папе на день рождения? Набор нарисованных от руки открыток.
– Хорошо рисует?
– Да, десять открыток с бутылками и бокалами с вином.
– Я же говорю – смышленая. Даже не понимаю, в кого из вас?
– Все лучшее в детях – от женщин. Кстати, о женщинах. Мы уже несколько дней в Испании, а ты до сих пор один. – Лара пыталась поймать мой взгляд, который блуждал по окрестностям танцующей галактики в поисках сверхновых звезд.
– Ты тоже под впечатлением этого мифа, что я ни дня не могу без женственности?
– Вот и я говорю, что странно.
– Во-первых, я на отдыхе, во-вторых, женат, – пытался я защитить свое благородное имя, отдирая от своей шкуры ярлык ловеласа и сердцееда. Так как никогда не был тем, кем меня близоруко видели друзья и знакомые. Возможно, виной тому был избыток моей фантазии.
– Только не говори мне, что ты решил вернуться к своей жене, – напомнила мне Лара, что у Антонио от нее нет секретов.
– Скажу, раз ты настаиваешь: сегодня у меня будет свидание.
– Ты серьезно? Свидание… – задумчиво произнесла Лара, и даже в этой темноте было видно, как у нее румянцем выступила зависть. – А говоришь – отдыхаешь? Где ты ее нашел?
– Сегодня днем, в холле. Она сидела передо мной, перелистывая свои бесконечные ноги, а я, еще ни разу не читавший таких интересных книг, не знал, с какой страницы начать этот роман.