Три поколения

Пермитин Ефим Николаевич

И они всей гурьбой направились в ближайший кинотеатр.

В эту ночь Груня спала без сновидений, как в детстве. Проснулась и в постели запела.

…На вокзале собрались все заводские. Приехала и старшая сестра Люсечка в крохотной зеленой шляпке с огромным ярким пером и дорогой сумкой в руках. Груне почему-то было стыдно своей «расфуфыренной» сестры, и она не познакомила ее ни с кем из целинников.

Гремел оркестр. Парни и девушки плясали, пели. Некоторые, обнявшись, стояли парами и не стесняясь целовались — прощались.

— По вагонам, товарищи! Отходим!

Под

звуки марша поезд медленно тронулся. Ребята и девчата стояли на подножках и махали шапками, платками, кепками.

Груня никого из провожающих не искала глазами, как это делало большинство отъезжающих. «Он» ехал вместо с ней.

Громыхая на стрелках, поезд набирал ход. Нина Гриднева, стоявшая рядом с Груней, сказала:

— Когда-то увидим тебя, Москва… Милая! — добавила она и смахнула слезу.

Потом начали разбирать и укладывать вещи. Чемодан Груни оказался тяжелее всех.

— Да что у тебя в нем, Грунька? — спросила Фрося.

— Книги. Там, я слышала, ничегошеньки… Сама понимаешь — целина.

Что-то большое, светлое трепетало в душе Груни: начиналась новая жизнь!

В марте в Войковскую МТС приехал новый директор Константин Боголепов.

— Орел вернулся в свое гнездо, — обрадованно сказал по этому поводу друг Боголепова еще по тракторной бригаде добродушный «Поль Робсон».

Когда-то о дружках говорили: «Верблюды: запряги парой в тракторные сани — «С-80» перетянут».

Врид директора Илья Ястребовский назначался главным инженером, а радисту Игорю Огурцову поручалась организация диспетчерской связи со всеми двадцатью четырьмя тракторными отрядами. Через неделю прислали и секретаря райкома партии по зоне МТС ленинградца Тимофея Павловича Уточкина.

Ястребовский отпросился у нового директора на несколько дней к семье в город. Как человеку, связанному с тракторным заводом, ему была поручена отгрузка в МТС крупной партии новых машин.

Игорь Огурцов, в простоте душевной считавший, что понижен в должности из-за молодости, отпустил жиденькую белесую бороденку, начал курить трубку и глубокомысленно хмуриться.

— Давно бы нашего Огурца в радисты перевели! Теперь бы у него и разумности поднаперло и борода бы, как у старовера, до пупка вымахала, — смеялся Шукайло.

В Москву, на Двенадцатый съезд комсомола, поехала назначенная бригадиром женской молодежно-комсомольской тракторной бригады Маша Филянова.

Иван Анисимович сразу же после ночной смены добровольно вызвался отвезти Машу до железнодорожной станции. И отвез и вернулся на работу минута в минуту.

— Ой, прищемила Машутка нашего верзилу! — подсмеивались над Шукайло.

А тот, казалось, не слышал, не понимал намеков. Новенькие тракторы, сеялки, тракторные плуги прибывали и прибывали. На подъем целинно-залежных земель молодежь ехала уже не только из Москвы, но и с Кубани, с Украины, с Урала. Размещать людей было негде. Временно их устраивали в колхозах. На площадке МТС спешно начали сборку трех стандартных домов, здания столовой, общежития.

Новый директор спал у себя в кабинете на старом, продавленном диване. Как и Андрею, Матильда готовила ему «коф».

Директор и главный агроном завтракали вместе и за кофе не переставали говорить о подготовке к первой «целинно-залежной», как все называли ее, весне.

Под влиянием ли Андрея или по своей инициативе, но хорошо знакомый войковцам, когда-то и сам «наступавший на пробку», бывший бригадир Костюха Боголепов приказал вынести с территории МТС ларек с водкой.

— На босу ногу теперь не завернешь, не заправишься, — шутили трактористы и ремонтники.

А зима, казалось, и не собиралась свертываться: даже в начале апреля трещали морозы, падал снег, завывала вьюга. Кое-где в колхозах уже потравили и гнилую солому с крыш. Начался падеж скота. Сказались и прошлогодняя засуха, и небывало суровая зима, и запаздывающая больше чем на месяц весна.

По гиблой осени, по завальным снегам, по вьюгам да по красному огню в печках весна должна быть поздняя, а лето мокрое, градобойное, говорили старики.

1954 год входил в летопись земледелия на Алтае как необычный по размаху намеченных работ, по тяжелой борьбе за спасение поголовья скота.

Директор собрал механизаторов в кабинете. Справа от него за столом — еще совсем юный, смущающийся своей молодости секретарь райкома по зоне МТС Тимофей Павлович Уточкин; слева — большой, на полголовы только пониже Боголепова, Шукайло, рядом с Уточкиным — главный агроном Корнев. На передних рядах разместились бригадиры тракторных бригад, диспетчер-радист Огурцов с неизменной трубкой в зубах. Вера Стругова в низко опущенной на лоб морозно-дымчатой каракулевой шапочке, четыре, как на подбор, крупные девушки, только что приехавшие из Одесского сельскохозяйственного института, вернувшийся из города главный инженер Ястребовский и плановик Творогов. А у стенки — ввалившиеся скопом мастера-ремонтники, заведующий ремонтной мастерской Кочкин и сменивший Машу Филянову целинник-москвич механик толстяк Колобов.

Это было первое собрание в МТС под председательством Боголепова. Иван Анисимович Шукайло и Андрей волновались: «Какой возьмет тон?»

Директор поднялся.

— На повестке вопросы: качество ремонта машин и борьба с падежом скота. По первому разрешите мне…

Боголепов улыбнулся, но сведенные брови его не разошлись, а, казалось, сдвинулись еще больше. Такая «улыбка» не предвещала ничего хорошего ремонтникам и заведующему мастерской, и они беспокойно задвигались.

Директор крутил карандаш.

— Я буду прямо говорить: качество ремонта тракторов и прицепных орудий не-удовле-етворитель-ное! — и голосом и ударом огромной своей ладони по столу усилил он последнее слово.

«Правильно начал: нельзя давать спуску в этом деле», — одобрил Андрей.

Буду прямо говорить: с отъездом Филяновой в Москву, а главного инженера — в командировку новый контролер, — директор остановил суровый взгляд на покрывшейся капельками пота лысине толстяка Колобова, — проявил недопустимую беспечность. Не этого мы ждали от москвича, прибывшего по зову партии на подъем целинно-залежных земель. Нет, не этого! Не до конца еще, видимо, ты, Григорий Григорьевич, осмыслил свою роль в деле.