Три последних дня
Шрифт:
Наши дни. Москва. Валерий Петрович Ходасевич
Погода, надо сказать, стояла премерзкая. Холодный ветер хлестал прямо в лицо. В столице вообще, в какую б сторону ни пошел, ветрило обязательно в лицо дуть налаживается. Но тротуары – о, счастье! – оказались очищены от наледи. Да и не холодно, право, особенно если не торчишь на одном месте, а шагаешь. К тому же грел настоящий барбуровский плащ – его Ходасевич купил, помнится, в Лондоне еще до отставки.
На минуту он представил, по контрасту, жаркий песок
Придется ограничиться виденными когда-то фотографиями и видео. И включать самый главный инструмент – воображение.
Как они там, в тропическом раю, – его девочки? По отношению к Юлии Николаевне полковник испытывал легкое злорадство: за что тетка боролась – на то и напоролась. Знает ли она, что была выбрана и на старости лет соблазнена только потому, что убийце понадобилась ее внешность? Валерий Петрович бывшей жене открывать глаза не собирался – не садист же. Но обязательно обмолвится кто-нибудь другой или сама догадается – и сильнейший удар по самолюбию обеспечен. Юлю было элементарно жалко. И уж никак она, ни за какие грехи, не заслуживала пусть тропической, но тюрьмы.
А вот за Танечку, падчерицу непутевую, душа болела, может, посильнее, чем болела бы за дочку родную. Умение всюду вляпываться в историю у Садовниковых, похоже, семейное. И Танина мать Юлия Николаевна, выходит, такая. И отец покойный, Антон, таким был.
И немедля за этой горькой философской мыслью Валерию Петровичу вдруг разом открылась истина. А точнее, он словно бы увидел в стереоскопическом кино, что и как происходило на далеком от него острове Антигуа и его окрестностях. А еще ему стал ясен ответ на вопрос: почему?
Несколько дней назад. Карибские острова. Мирослав Красс
Ночка выдалась теплой. Впрочем, на Антигуа ночи всегда теплы.
Хорошо же проклятая Глэдис устроилась. Огромный дом, яхта, проводит время в тропиках. К горлу подступили зависть и злоба. Он не стал отгонять их. Сейчас это были как раз те чувства, что нужно.
Юлия тихонько посапывала рядом на огромной кровати. Спи, мое ходячее алиби, усмехнулся он. С вечера он добавил ей в чай снотворное. До утра она продрыхнет без просыпа. А если ее вдруг станут расспрашивать – конечно, расскажет, что Мирослав был вместе с ней. Надо только вернуться до восхода. Но до восхода времени еще полно.
Да, ты, Юля, думал он, у меня одна в двух лицах – алиби и отмычка. А больше ты никакого интереса не представляешь.
Скорей бы ты сыграла свою роль, и я отправлю тебя восвояси. А может, тебя посадят. И когда ты отвалишь от меня, тогда я оттянусь. Найду себе, наконец, молодуху. Разве можно сравнить с упругим телом твои вялые прелести!
Мирослав открыл сейф, замок которого был скрыт под электрической розеткой. Достал оттуда «бенчмейдовский» водолазный нож в ножнах. Спрятал его в заплечный мешок.
Нож лежал в сейфе не потому, что очень ценный – просто он прятал его от Юльки. А то однажды попался ей на
…Красс выскользнул за ворота особняка и побежал в направлении моря. Ничего необычного: турист-«сова» занимается джоггингом: плеер в ушах, бейсболка. Правда, зачем-то рюкзак за плечами. Но мало ли кто как сходит с ума. Может, у него там свинец – для дополнительной нагрузки на спину.
Однако по пути ему так никто и не встретился. На пляже тоже никого, даже влюбленных парочек. Море излучало фосфорическое мерцание. На его глади великолепно видны яхты, стоящие посреди бухты на рейде.
Мирослав скинул с себя одежду, достал из рюкзака приспособления для снорклинга: маску, трубку, ласты. А еще дайверские легкие перчатки. И тот самый водолазный нож с восьмидесятимиллиметровым лезвием. Ремень с ножом закрепил на левой голени. Он предусмотрел все: даже аксессуары покупал более года назад и совсем не на Антигуа – в гипермаркете во Флориде. Никто из продавцов не вспомнит, не свяжет с ним убийство. К тому же у него было достаточно времени, чтобы потренироваться.
Он поплевал в маску, нацепил. Сидя на песке, надел ласты и тут же ринулся в море – надо поменьше отсвечивать на берегу. Черная, но чуть светящаяся вода ласково обняла его.
Ласты давали мощный толчок. Трубку ни с берега, ни с яхт никто не разглядит. А если вдруг заметит кто волну от ласт – решит, рыба. Рыбины в бухточку и не такой длины заплывают.
Временами он все-таки поднимал голову и осматривался. Сбиться с пути под водой легче легкого. Кроме того, надо глянуть: может, какой случайный (или даже НЕ случайный) наблюдатель его обнаружил? Но на яхтах, стоявших на рейде, было тихо.
Тихо и на корабле Глэдис. Течение медленно кружило ее яхту, слегка поворачивая относительно якорной цепи. Мирно светили стояночные огни.
И вот он – рядом. Подплыл, ухватился за якорную цепь. Теперь надо выполнить в воде акробатический этюд: стащить с ног ласты, снять маску с трубкой, уложить все в мешок, привязать его к цепи: еще пригодится на обратном пути. Потом внимательно огляделся: нет, ни с соседних яхт, ни с берега его, кажется, никто не видит. Мирослав подтянулся за цепь на руках – настоящему мужчине, даже в шестьдесят, подобные высоты должны покоряться легко. Зря, что ли, он пять дней в неделю качается в зале. Еще одно усилие – и вот он уже переваливается через леер.
Как расположены помещения на лодке, он знал. Знал и странную привычку Глэдис спать с распахнутыми окнами и дверями. Вечно ей было жарко.
Не изменила она себе и на этот раз. В носовой каюте открыты иллюминаторы, да и дверь тоже.
Странно, но Мирослав не волновался. И не чувствовал почти ничего: ни отвращения, ни жалости, ни торжества. Только радостный подъем и повышенный выплеск в кровь адреналина. Очень похоже на то, как в компьютерную игру играешь.
Он перешагнул комингс и вошел в спальню. И вздрогнул. Ему на секунду показалось – так бывает только в кошмарном сне, – что он нечаянно вернулся в ту точку, из которой начал путь. Из-под легкой простыни торчали лоб Юлии Николаевны, скулы Юлии Николаевны и ее нос.