Три повести о любви
Шрифт:
— По какому поводу? — остановил я пробегавшего мимо солдата.
— Командующий приехал!
Я рванулся было к штабу, куда поротно и повзводно направлялись бойцы, но, решив, что лучше опоздать на построение, чем оставить Таню голодной, помчался на кухню. На мое счастье, не пробежав и сотни метров, я нос к носу столкнулся с Чижиком, батальонным сапожником, который по состоянию здоровья (куриная слепота плюс плоскостопие плюс пошив всему офицерскому составу брезентовых сапог к лету) был освобожден от всех боевых и учебных тревог. Он брел неторопливой, перевалистой походкой и смотрел на общую суматоху спокойным, невозмутимым взглядом человека, занятого
— Кузьма Иванович, — все в батальоне, в том числе и я, называли Чижика по имени-отчеству. — У меня к вам огромная просьба. Я бегу на построение, а в санчасти меня дожидается товарищ из армейского госпиталя. Его надо накормить. Попросите у повара от моего имени одну порцию щей и одну порцию гуляша и отнесите ему…
— Котелок есть?
— Не помню, куда-то сунул его. Возьмите у кого-нибудь или свой одолжите!
— Ладно, беги!
— И хлеба не забудьте взять!
— Возьму. Все сделаю…
Оставив Кузьму Ивановича у изгороди, я побежал к штабу. Вскоре я догнал строй, сбоку которого шагал Славка, замещавший командира танковой роты Доброхотова. Сапоги у всех, включая самого Нилина, были заляпаны грязью. Явиться в таком виде перед командующим было немалым риском. В лучшем случае генерал мог погнать всех привести себя в надлежащий вид. Но не дай бог, если он усмотрит в этом падение дисциплины. В одном из батальонов, рассказывали, он снял комбата и замполита только за то, что они не оказались на месте — вечерком, никого не предупредив, пошли искупаться в озере.
Так что от него можно было ожидать всего. Хотя, как человек умный и справедливый, он должен понимать, что шагать по такой грязище и не замараться так же невозможно, как приехать, не выезжая…
Мы шагали со Славкой рядом. Он был мне по плечо и на первый взгляд казался тщедушным. Но я знал, что это впечатление обманчивое. Когда он раздевался до пояса и просил кого-нибудь из бойцов полить на спину воду, у него играл каждый мускул. Он был на редкость хорошо сложен. Я бы многое дал, чтобы иметь такие же широкие плечи и такую же узкую талию. Ему ничего не стоило одним рывком положить меня на лопатки. Поэтому, однажды померившись с ним силами, я уже больше не рисковал.
Однако, глядя на нас, никому даже в голову не приходило, что он намного сильнее меня физически. И это всеобщее заблуждение устраивало мое самолюбие…
— Гуськов, запевай! — крикнул Нилин.
Один из бойцов взметнул над строем свой высокий и звонкий голос:
Броня крепка, и танки наши быстры, И наши люди мужества полны, Громят врагов советские танкисты, Своей великой родины сыны…Остальные подхватили:
Гремя огнем, сверкая блеском стали, Идут машины в яростный поход. Нас в грозный бой послал товарищ Сталин, Любимый маршал смело в бой ведет…— Ну как? — спросил меня Славка.
— Порядок!
— Почему не отвечала?
— Одна за троих работала.
— А!.. Надолго приехала?
— Дня на два. Я еще не спрашивал, но думаю, что дня на два.
— Я забегу вечерком. Почитаю вам кое-что новенькое.
— Славка, не надо, — взмолился я. — Дай нам побыть одним.
— И зря… Поэзия облагораживает…
— Если хочешь, приходи завтра, — пожалел я друга. — Только…
— Что только?
— Сперва пройдись несколько раз мимо окон. Я дам тебе знать, если можно войти…
— Пошел ты к черту! — свирепо ответил Славка. — Рота, стой! Направо!
Теперь Славке было уже не до меня.
На низеньком крыльце штабной хаты стояли комбат Батьков, замполит Бахарев и адъютант старший батальона Мазурков. Командующего со свитой еще не было. Если он и впрямь должен нагрянуть, то ждать осталось недолго.
Доложив о прибытии роты, Славка, по приказанию комбата, распустил на пять минут людей — чтобы привели себя в порядок. Все — кто предусмотрительно припасенными тряпочками, кто сухой травой, кто щепочками, а кто финками — в темпе принялись счищать с сапог грязь. Не было ни одного, у кого бы не замызгались полы шинели. Но с этим решили погодить — пока не подсохнет. Чтобы ускорить подсыхание, смешно, по-петушиному, трясли полами…
Другие подходившие роты и взводы также получали несколько минут на то, чтобы привести себя в божеский вид.
Вскоре весь батальон, собравшись на большой сельской площади перед штабом, отплясывал нечто среднее между «барыней» и чечеткой.
А потом последовала команда: «Батальон, становись!» — и вся эта «танцующая» и галдящая толпа в одно мгновение разбежалась по своим взводам и ротам.
— Батальон, равняйсь!.. Смирно!.. Равнение на середину! — капитан Мазурков доложил комбату, что батальон построен.
Похоже, командующий должен был появиться с минуты на минуту: все трое — Батьков, Бахарев и Мазурков, а вслед за ними и ротные — беспокойно поглядывали на дорогу, ведущую к селу с запада.
Я думал, что комбат все-таки спустится с крыльца, обойдет перед смотром строй, проверит напоследок, все ли в порядке. Но он лишь сошел на нижнюю ступеньку. Видимо, не хотел раньше времени марать свои надраенные до зеркального блеска хромовые сапоги.
Впрочем, как и все разведчики, Батьков не очень трепетал перед высоким начальством. Награжденный шестью орденами, трижды раненный и дважды контуженный, он знал себе цену и понимал, что судить о нем и его батальоне командующий будет прежде всего по основательности и серьезности, с которыми они готовятся к предстоящей операции. Конечно, прекрасно, когда все до единого разведчики подтянуты и аккуратны, когда они дружно «едят глазами» начальство и еще дружнее отвечают на приветствие, когда, проходя мимо проверяющих, никто не собьется с ноги и не сломает строя. Возможно, и нашелся бы генерал, которому этого было бы достаточно. Но мы сомневались, чтобы наш командующий предпринял поездку к нам только ради того, чтобы поглазеть, как мы шлепаем по грязи и держим руки по швам. На все это он немало нагляделся до войны. Теперь ему стоило взглянуть на лица солдат в строю, чтобы решить для себя, можно ли довериться сведениям о части, которые доходили до него по разным каналам, или нужно самолично их проверить. Но, соблюдая верность традициям, он, как рассказывали, иногда набирался терпения и провожал застывшим усталым взглядом дефилирующие мимо подразделения. Тем же офицерам, которые особенно нажимали на строевую подготовку, он насмешливо напоминал: «Вижу, вижу, хорошо отрепетировали… Балет…»