Три повести
Шрифт:
Сказала Киле:
— Наша женщина работает хорошо. Есть заказы из Хабаровска, есть из Москвы. Раньше нанайскую работу кто видел? Никто не видел. Теперь пускай все видят. Теперь еще вот что. Есть нанайская промартель и есть украинская промартель. Украинская промартель написала нам: присылайте нанайский узор. Хорошо. Мы им послали нанайский узор, они нам послали свой узор. Теперь посмотрим, чей лучше. Может быть, нанайская женщина вызовет их женщин на соревнование. Все может быть.
Это было хорошее возвращение, и дым из труб правильно показывал, что в домах все благополучно.
— Про больницу ты сказал? — спросила вдруг Киле укоризненно.
Да, о больнице ничего не было сказано, а это было самое главное. Под больницу отвели лучший дом, и теперь при ней палата, где рожают женщины. Есть доктор, есть сестра. Надо просить Дементьева, чтобы подтолкнул в Хабаровске насчет лекарств и насчет машины для зубов. Зачем дергать больной зуб, когда можно его лечить? И Тинкэ Неергу, и Сонкэ, и жена Пассара рожали в больнице, и дети получились здоровые, хотя роды у одной были тяжелые. Вот это все за одну зиму. Посмотрим, что покажет ход кеты летом.
Теперь деловые новости были рассказаны, и можно было каждому делиться своими новостями. Все стали осматривать нож с тридцатью двумя вставками. Надо было решить, для чего предназначены каждый крючок и подпилочек. Тут начался оживленный спор. В первый раз в стойбище был такой нож. Самым большим лезвием можно перерезать главную жилу у зверя — в этом все сошлись. Насчет остальных у каждого было свое мнение. Но это был полезный нож, особенно для нанайца-охотника. Актанке больше всего понравился портфель. Все подтвердили, что это отличная свиная кожа.
— Можешь, когда нужно, носи, пожалуйста, — сказал Заксор Актанке. — Приедет инструктор колхоза, заходи в дом и бери.
Почему на самом деле не носить Актанке в хорошем портфеле бумаги колхоза? Пускай инструктор видит, что и в Хабаровске знают про работу колхоза. Теперь можно порасспросить, какой была охота, где били белку, куда она шла по кормовым лесам. Все звали в свой дом, потому что женщины тоже хотели услышать, как нанай искал воду в земле, которая круглый год держит в себе зиму, и как он летел по воздуху. Но у Заксора было одно срочное дело, которое прежде всего нужно выполнить. В его портфеле лежала толстая книга для учительницы Марковой. Сначала он пойдет в школу и отдаст книгу, затем он может прийти к Актанке и продолжать рассказ. Так все разошлись, чтобы встретиться у Актанки.
Заксор из правления колхоза направился в школу. Все, кто шел ему навстречу, здоровались с ним и с любопытством смотрели на охотника. Сын Гензу Киле успел уже рассказать всем, как охотник прилетел по воздуху вместе с почтой. Заксор шел, и новенький портфель поскрипывал на своей ручке. В школе занятия уже кончились. Он постучал в окно Марковой, и его впустили.
— Вот приехал. Здравствуй, — сказал он. — Алеша здоровый. Все велел тебе рассказать. Есть еще книга. Прислал тебе.
— Когда ты приехал, Заксор? — спросила Маркова. — Неужели на лошадях из
— Прилетел, — сказал Заксор спокойно. — Утром сел, скоро был здесь.
И он рассказал все об Алеше, о том, как они искали воду, и как расстались в Хабаровске, и как Алеша обещал приехать в стойбище, и как он, Заксор, летел над Амуром. Потом он раскрыл портфель и достал книгу.
— Тут тоже есть насчет вода. Алеша читал, — сказал он и похлопал по книге. — Есть еще письмо.
Это было приятно — приносить хорошие новости. Но теперь его ждали в доме Актанки, и лучше он придет еще раз завтра утром.
— Ничего-то толком ты мне не рассказал, Заксор! — сказала Маркова с укором.
— Сначала письмо читай надо. Потом приду, все могу рассказать. Алеша мне как брат теперь. Если приедет, может жить у меня. Хочет на охоту идти — идем на охоту. Хочет долго жить в доме — пускай живет сколько хочет. Что есть — все пополам надо. Это все верно.
Хорошо, он придет завтра и будет все рассказывать по порядку. Завтра выходной день, занятий в школе нет, и он может прийти с утра. Хорошо бы так в каждый дом в стойбище привезти по письму или какой-нибудь подарок. Тогда все были бы довольны и всем стало бы весело.
Он оставил книгу и письмо и обещал прийти утром. Был уже вечер, такой длинный и синий вечер, когда долго не темнеет, а это значит, что весна уже одолела зиму. Но в небе не было звезд, оно было затянуто, как всегда в эту пору. Днем от солнца тает лед на Амуре, и туман стоит над рекой до самого неба и заслоняет звезды. Скоро с грохотом начнет ломать лед, это самое веселое и шумное время. Ему хотелось теперь петь, как тогда в самолете. Но он столько перевидал за день и рассказал всякое, что устал. Самое лучшее было бы вытянуться сейчас на теплых канах и поспать. Но Актанка, его жена и жены сыновей ждут его рассказов, и он идет сейчас туда. Большой колхоз вырос над Амуром, это уже не прежнее глухое стойбище. Завтра он зайдет еще к старику Пассару и поздравит его с сыном. Он шел, потряхивая в руке портфель и жадно нюхал острый весенний ветер с Амура.
Аниська развязала привезенный ей сверток. Это было Пушкин.
«Посылаю тебе Пушкина, которого товарищ Дементьев достал в Иркутске. Если я к вам не приеду, то приезжай к отцу на каникулы. Я, наверно, больше месяца у него не пробуду, меня берут с собой в одну поездку. Мне совершенно необходимо тебя видеть, — писал Алеша. Слово «необходимо» было подчеркнуто. — Я тебе все расскажу, а в письме не напишешь. Так я тебя жду, и до скорого!» И внизу еще росчерк: «Алексей Прямиков».
Аниська прочла письмо. «Ах, Алешка, Алешка», — сказала она и стала смотреть поверх письма в окно. Это был уже не прежний размашистый почерк, ежедневные записи в журнале наблюдений смирили его, и даже знаков препинания было больше, чем это полагалось по тексту.
«Ах, Алешка, Алешка», — повторила она и покачала головой. Потом она отложила письмо и открыла том Пушкина. Теперь уже не на листках отрывного календаря, а целиком, за страницей страницу, можно было читать его стихи. Она перелистала страницы и нашла знакомое стихотворение.