Три прозы. Взятие Измаила; Венерин волос; Письмовник

Шишкин Михаил Павлович

Вопрос:Расскажите про что-нибудь другое. Книжки читать любили?

Ответ:Любил. Там в одной были картинки, из чего состоит человек: пять небольших гвоздиков означали, что столько железа находится в нашем организме. Чашечка соли показывала, сколько в нас соли. И так далее: черпачки, мензурки, кульки. Еще любил про всякие морские приключения – мне очень нравилось, что на кораблях били склянки. А любимая книжка у меня была про историю, про князя Василько. Там брат брата ножом ослепил. Все читал и думал, какие же звериные были времена. И люди были какие-то свирепые, грубые.

Вопрос:А что там случилось на даче с шариком от пинг-понга?

Ответ:Да ничего особенного.

Я украл у соседской бабки лупу и прижигал муравьев. Даже помню, что я в ту минуту думал: вот ползет муравей и ни о чем не подозревает, а я уже знаю, что ему осталось совсем ничего, – и раз! – солнечный фокус на него. Или на другого – а того милую. Казню и милую. Одних казню, других милую. И от них ничего не зависит. И ни в чем они не виноваты. Просто я – вершитель муравьиной судьбы! Тут кто-то свистнул. Я оглянулся. Она стояла у забора. Соседская Ленка. В одной руке ракетки от бадминтона, в другой шарик от пинг-понга. Звала играть. Вот и все. С бадминтоном ничего не получилось, и мы пошли на речку – плевали с мостика в воду. Что тут рассказывать? Это было летом на каникулах в Быкове, мы воевали с лесной школой, стреляли друг в друга сосновыми шишками через забор. Хорошо получалось бить по шишкам ракетками от бадминтона. Летели, как пули. Мы с Ленкой прятались по кустам, собирая в майку целые кучи шишек, наши боеприпасы, и обстреливали больных – это была лесная школа для туберкулезников. А они нас. Потом Ленка бросила щебенку. Тут и они стали обстреливать нас щебенкой – там асфальтировали дорожки и лежали кучи щебня. Война так война. Я кому-то разбил голову до крови.

Вопрос:Вы знаете, что у вас есть сын?

Ответ:Знаю, что есть. Но я про него ничего не знаю. Даже не видел никогда.

Вопрос:Расскажите о матери ребенка.

Ответ:Лика мне тут приснилась. Представляете: я на посту, а она вдруг идет. Я ей громко: «Стой, стрелять буду!» А шепотом: «Откуда ты взялась?» Подходит, целует меня в губы и кладет руки на плечи, а мне показались ее пальцы лычками на погонах. Чушь какая-то. Я к ней по веревке залезал прямо в окно общаги. Лика смеялась, что это – ее коса. Работала медсестрой и училась на заочном. Иногда ночью заснуть не могу: так вдруг захочется дотронуться до нее, понюхать волосы. И вдруг увидишь, будто наяву, как сквозь черные колготки розовеют ее коленки и как сильные бедра распирают короткую юбку. Один раз у меня сломанный ноготь царапался, и она боялась за колготки. Сказала мне: «Подожди!» Взяла свои короткие кривые ножницы и подрезала мне остаток ногтя.

Вопрос:Что она вам говорила? Что-нибудь важное?

Ответ:Один раз, когда я положил голову ей на живот, вдруг сказала: «В какой-нибудь прошлой жизни я была тебе мамой».

Вопрос:А про монетки-шоколадки?

Ответ:Да, в детстве ей подарили красивую бархатную сумочку на золотой цепочке, полную монеток-шоколадок в серебряных и золотых бумажках. Они куда-то ехали на поезде, и она хотела положить сумочку с собой спать, но ей сказали, что шоколад растает, монетки расплющатся. А ночью их обокрали и все забрали – и эту сумочку тоже.

Вопрос:Еще?

Ответ:Еще помню, как она вытирала тряпкой свои сапоги и говорила, что невозможно жить в городе, где на сапогах каждый день выступает соль.

Вопрос:Но как она объяснила вам, что вы у нее не один?

Ответ:Сказала, что любовь такая большая, что она не может существовать сама по себе, что она как апельсин – цельная, но состоит из отдельных долек. Надо любить и того, и другого, и третьего, чтобы в целом как раз и выходила та большая любовь, – просто люди, которых любишь, намного меньше твоей любви, она в них не помещается. У Лики была тетрадка, куда она записывала разные мысли. Не свои, конечно. Она где-то прочитала и выписала, что дерево разбрасывает семян больше, чем способна вырастить земля, ручей горной реки держит про запас непомерное русло под вешнее половодье,

а в душе заложено складок больше, чем требуется для повседневности. И вот наступает время, когда душа начинает раздвигать складки. Я знаю – это была не любовь. А если любовь, то какая-то нелюбовная.

Вопрос:Ничего вы не знаете.

Ответ:Давайте про что-нибудь другое.

Вопрос:Как хотите. Но теперь вы понимаете, почему она дала сыну ваше имя?

Ответ:Вы меня все время путаете. О чем мы говорили? Я ведь рассказывал вам про учебку? Так? Потом нас отправили в Моздок. Там пыль нависала пещерой.

Вопрос:Как это?

Ответ:Столько пыли, что едешь на БТРе, а кругом поднимается до неба и клубится над головой. Как в пещере. Потом все это возвращается с неба на землю. На волосы, одежду, еду. И все становятся похожи друг на друга. В первые дни лицо так запылилось и обгорело на солнце, что во время умывания я не мог провести по лицу рукой, всякое прикосновение доставляло режущую боль. Лица представляли сплошную темную маску, из которой сверкали только белки глаз. Мы неделями не мылись, а когда приезжала водовозка, то раздевались догола и лезли под шланг. Стирали одежду и мокрую тут же на себя надевали. Вы успеваете?

Вопрос:Да.

Ответ:А в дождь за минуту пыль становится непролазной грязью. Все покрывается тестом. Это тесто все пожирает, все следы. Всюду слякоть и сырость. Разъезженная танками жирная глина налипает на сапоги пудовыми комьями. У входа в палатку очищаешь саперной лопаткой сапоги, но эта глина все равно шлепками валяется на нарах, на одеялах, въедается в бушлаты, забивается в стволы автоматов. И очиститься невозможно: только помоешь руки, но за что ни возьмись – снова все в липкой грязи. Тупеешь, покрываешься глиняной коростой, пытаешься затаиться в теплом бушлате, сохранить тепло. Руки в несмываемой грязи, будто в перчатках. Сырые дрова в палатке обливаешь соляркой – плещешь из консервной банки в печурку, и по промозглой палатке стелется едкий смолистый дым.

Вопрос:Что вам запомнилось от первых дней там?

Ответ:Как мы шли мимо детей. Стайка мальчишек и девчонок высыпала на дорогу. Мы им улыбались, пытались рассмешить, строить им рожи – никто из детей не улыбнулся. Еще выли оголодавшие собаки на цепях у брошенных и сожженных домов. А в Грозном собаки были, наоборот, толстые, отъелись мертвечиной.

Вопрос:Я записал, дальше.

Ответ:Один раз палатку поставили внутри разбитого дома, без крыши, окна заложили кирпичом, и там валялось детское ведерко, в которое набралась вода и замерзла, а я потом перевернул – и выпал ледяной кулич.

Вопрос:Дальше.

Ответ:Так хотелось пить, что таблетками для обеззараживания воды, которые клали в сухпайки, никто не пользовался, потому что надо было выдерживать воду четыре часа.

Ведь сдохнешь, пока дождешься. А пить-то хочется. Вот и пьешь, зачерпнув прямо из реки, мутную, цвета цемента.

Вопрос:Какой та вода была на вкус?

Ответ:Зачем вам все это? Вода пахла тухлыми яйцами. Кто-то сказал, что сероводород полезен для почек. И мы каждый раз повторяли, что сероводород полезен для почек. А для чего нужно, чтобы остался запах той воды?

Вопрос:Говорите дальше.

Ответ:Еще запомнились женщины в стоптанных тапках и цветастой одежде. Беженки в Чечне одеваются во что-то яркое. Закутывают голову в пестрые, красивые косынки. Раз траур – так надевай черное, а они повязывают самое пестрое. Одна такая, помню, подошла к тому, что осталось после ее дома, и молча стояла. Долго вглядывалась. Потом на меня посмотрела и так же молча ушла.

Вопрос:Еще что?

Ответ:Еще помню, как убили Серого.