Три прозы. Взятие Измаила; Венерин волос; Письмовник
Шрифт:
* * *
Иосиф смешной. Уверен, что женщине будет приятно, если ей сказать, что у нее святое лицо и грешные глаза. Клава уверяла, что он и ей так говорил.
И все эти дешевые трюки лысеющих ловеласов: «Осторожно, на вас гусеница!» Я закричала и тут же поняла, что никакой гусеницы нет. «Не шевелитесь, я сейчас сниму!» Попытался обнять. Как все это скучно!
Иосиф сегодня ругал «Мы» Замятина. Знаешь, что он там открыл? У героев, ты помнишь, вместо имен – буквы латинской
* * *
Как хорошо, что у меня есть Клава! Сегодня на нее все вылилось! Она стала отчитывать меня, что я разговариваю, вместо того чтобы молчать и беречь голос, а у меня уже началась настоящая истерика! Не могу же я устроить истерику на клочке бумаги! Клава принялась утешать меня и вобрала в себя чужое буйство, заразилась и тоже вошла в ярость. Так друг на друга и кричали, она в голос, я шепотом, пока не успокоились в слезах и в объятиях друг у друга.
Она завтра уезжает в Москву. Как ей тяжело с ее Игорем!
* * *
Да, я хочу того, чего хотят все! Я хочу быть известной, богатой, великолепной! Конечно, я хочу в Париж! Очень хочу! Но все это нужно только для того, чтобы в один сумасшедший день, нет, в один чудесный день, для которого и стоит жить, сжечь все это богатство и великолепие ради самых простых чувств. Ради человеческой ласки. Ради твоей любви. Иначе зачем мне все это?
И еще ради нашего ребенка. Он обязательно будет. Ты и я в одном теле.
* * *
А знаешь, что сказала один раз Нюся? Она сказала страшные слова. Она сказала, что материнский инстинкт – это просто инстинкт и не заслуживает нашего суеверного благоговения. Так и сказала. Будто это что-то вроде инстинкта голода или сна. Физическое отправление организма. И что высшее проявление материнского инстинкта можно наблюдать у курицы, которая заботливо высиживает фарфоровые яйца. Я ее спросила: «Что же, значит, любовь – это только инстинкт? Фарфоровое яйцо?» А она в ответ: «Любовь вовсе не связана с продолжением рода. Любовь живет сама по себе – неразделенная и вовсе без потомства, а потомство может быть без любви».
После развода Нюся очень изменилась. И озлобилась на весь мир. И ничего поделать с ней невозможно. Я теперь не люблю с ней встречаться. Не могу. Тяжело.
И еще ужасно, что она не хочет понять, что концертировать она больше никогда не сможет. Забудется – и по-прежнему делает гимнастику пальцев для гибкости: закладывает большой палец между другими сначала медленно, затем все быстрее в самых разных комбинациях. Потом будто опомнится и прячет руки.
* * *
Наводнение! Сегодня 22-е. Или 23-е?
Сидела у окна и смотрела, как на нашем Среднем
Вдруг вода стала прибывать очень быстро. Все время смотрю на часы – в шесть еще был сухой наш тротуар, а в начале восьмого стало заливать нижние этажи.
Водопровод не работает. Электричество погасло. Весь Васильевский погрузился во мрак. Какая-то странная Венеция. По улицам плавают лодки. Жутко.
Мне вдруг пришло в голову: это потоп! Да, тот самый последний потоп. Божье наказание. И знаешь, за что? За то, что мы не вместе.
* * *
Ужасная ночь.
Прогремели взрывы. Где-то большой пожар. На полнеба зарево.
* * *
Я поняла про любовь одно – нельзя так надолго расставаться!
Никогда больше не буду соглашаться на такие длинные контракты! Я должна быть всегда рядом с тобой. Я хочу есть из твоей тарелки, пить из твоего стакана, целовать тебя везде, постоянно чувствовать рядом твой запах! Как грубо, как просто я тебя люблю, Сереженька! И мне совершенно этого не стыдно!
* * *
Когда ты был здесь, со мной, так было хорошо! А рядом тикали часы. И тебе нужно было на поезд. Захотелось открыть стекло и пальцем задержать стрелку! Вот сейчас все есть, а когда стрелка будет вот здесь – все исчезнет. Так и получилось. Я расплакалась, а ты никак не мог понять, что со мной – ведь мы вместе, ведь нам хорошо. Убежала в ванную, отмывать зареванную распухшую физиономию. Умоляла тебя остаться, злилась на тебя, что ты все никак не оставишь ее, чтобы жить со мной, говорила все это в раковину, и струя из крана смывала слова.
* * *
Сегодня с утра солнце. Все в воде.
Где-то разнесло дровяной склад, и дрова плывут по нашему проспекту, будто толстые мертвые рыбы. Их ловят с балконов, привязав корзину на веревку.
Узнала, что ночью взорвались и сгорели склады химического завода на Ватном острове.
* * *
Целый день хожу и говорю сама с собой, с тобой – как выжившая из ума старуха.
Всего-то хочу сказать, как я тебя люблю, – и оказывается, что это совершенно невозможно!
Мы должны быть рядом уже только для того, чтобы не нужно было никаких слов.
* * *
Вот сейчас разденусь, лягу. И буду грызть подушку, чтобы не рыдать громко. Хорошо, что твой платочек-человечек снова возьмет меня за палец.
* * *
Вода стала спадать. Дрова плывут обратно. Конец света откладывается! Так всем и надо!