Три розы
Шрифт:
– Будьте покойны, – с достоинством отвечал секунда-конестабль. – Меня зовут Ианус Гонт, мой отец – кирасирский полковник, и я ничуть не ниже вас по происхождению.
– Насколько я понимаю, в моем представлении нет нужды. Вы можете передать мне условия поединка через секретаря грейскомиссара.
– Почту за честь, – сказал Гонт. – Ныне же я вынужден препроводить вас в Фиолетовый Дом связанным, дабы вы не пытались в пути освободить упыря и не учинили какого иного буйства.
Доставление Вейтля в Фиолетовый Дом было обставлено со всею возможной помпою: клетку взгромоздили на большую грузовую телегу, по краям
Бофранка везли в закрытой карете в сопровождении секунда-конестабля Гонта. Спутник молчал, изредка бросая на Бофранка косые взгляды, а субкомиссар думал, что молодой чиновник, в принципе, не виноват – он в самом деле всего лишь исполнял приказ, отданный вышестоящим начальником, и выказал похвальное служебное рвение. Но вызов был сделан, и поменять ничего было нельзя.
По прибытии Вейтля тут же извлекли из клетки и препроводили в подвал, а Бофранк, освободившись от пут, устремился к грейскомиссару.
Фолькон встретил его на лестнице, ибо как раз спускался вниз, получив известие, что упырь доставлен. С тех пор как грейскомиссар потерял сына, он постарел, сделался мрачен, и к Бофранку стал относиться с долею неприязни, словно винил его в гибели юного Мальтуса.
– Хлопоты ваши окончены, – сказал Фолькон, положив руку на плечо субкомиссара. – Упырь пойман, его ждет казнь. Думаю, что пора обеспокоиться и получением награды, которая, чаю, будет лишь первой в целой чреде.
– Случилась страшная ошибка, хире грейскомиссар! – воскликнул в волнении Бофранк. – Несчастный, коего готовятся пытать в подвале, вовсе не упырь! Это человек, неузнаваемо изуродованный перенесенными тяготами и лишениями, и я знал его в лучшие годы! Проверьте – его имя Волтц Вейтль, сын печатника!
– Как такое может быть? – с сомнением спросил Фолькон, приостановившись. – Судя по описанию, это именно то чудовище, что наводило страх на предместье.
– Нет и еще раз нет. Прошу вас, хире грейскомиссар, проверьте бумаги!
– Нет нужды рыться в старых бумагах, ибо я сейчас спрошу обо всем у этого изверга. А вы, хире Бофранк, можете присутствовать, если хотите. Если же нет – отдыхайте, я не смею вас задерживать.
Бофранк не нашел в себе сил присутствовать на допросе. Грейскомиссар Фолькон недолюбливал пытки, но полагал, что иногда без них не обойтись. Случай с упырем был как раз такового рода…
В иное время Бофранк напился бы; ныне бродил по своему служебному кабинету, столь редко им посещаемому, и пинал в злобе стены и мебель. Слова отца, так некстати прозвучавшие за ужином в поместье, стали пророческими. «Жаль, что он не был пойман живым, – сказал тогда старый декан. – Недурно было бы приволочь его на площадь да ободрать там или четвертовать для устрашения и одновременно успокоения толпы. И я отнюдь не верю, что не приложил тут своего копыта дьявол, – подобные вещи никак не обходятся без его присутствия! Истинно: сколько уже истребили посланников и слуг его, а ряды множатся…»
Игрушкою, жалкой марионеткою ощущал себя субкомиссар Бофранк, ибо
Баффельт!
Словно молния поразила субкомиссара. Несомненно, Вейтль после пристрастного допроса передан будет в руки миссерихордии, ибо деяния упыря есть не что иное, как дьявольское наущение, равно как и сам он – порождение нечистого. Баффельт способен помочь ему – разве не способствовал Бофранк укреплению веры, когда обнаружил в монастыре на Брос-де-Эльде гнездилище ереси, посрамление которого описывается в хрониках и прославляется в проповедях?
Бофранк тут же затребовал служебную карету и вскоре, понудив возницу к скорейшей езде, мчался к озеру Моуд. Секретарь грейсфрате – каждый раз это был новый, Бофранк не знал, к чему Баффельт их меняет, – провел Бофранка в комнату с огромным креслом, где обычно грейсфрате принимал субкомиссара. Скоро явился и сам грейсфрате; с пыхтением обустроился он на месте, умещая жирные телеса свои поудобнее, и произнес:
– Секретарь доложил мне, что вопрос ваш безотлагателен. Вы оторвали меня от важной беседы, но я не сетую, ибо обещал помощь и не отказываюсь от слов своих.
– Сообщили ли вам, что сегодня пойман был упырь, коего сейчас пытают в Фиолетовом Доме?
– Сообщили, и я могу разве что рукоплескать сему событию.
– Как же?! Вам как никому иному ведомо, что настоящий упырь нынче далеко и не может быть пойман!
– Не станем же мы объяснять это черни? – спросил толстяк, аффектно подняв брови. – Чернь жаждет зрелищ! Я соглашусь с тем, что сей жуткий злодей – отнюдь не порождение нечистого, а всего лишь жалкий урод, но что вам до него, хире Бофранк?
– Я знал несчастного много лет назад, когда он был милым юношей… – начал Бофранк, но грейсфрате перебил его:
– Не Волтцем ли Вейтлем его звали?
– Откуда вам известно?!
Бофранк осекся. Не покойный ли Броньолус в свое время понуждал его к сотрудничеству, говоря: «Мне сообщили, что в юности вы перенесли интересное приключение с неким Волтцем Вейтлем, сыном печатника. Полагаю, сия тайна и должна оставаться тайною, не так ли?» Выходило, что тайна осталась тайною, но не для Баффельта, и вряд ли число посвященных им ограничивалось.
– Я отношусь к вам с уважением и почтением, хире Бофранк, – вкрадчиво произнес грейсфрате, – но можете ли вы представить последствия появления слухов, что означенный упырь – не кто иной, как бывый любовник благородного хире Бофранка? Что будет с вами? Что будет с престарелым родителем вашим? Сердце его не выдержит позора, а нога ваша не ступит более на порог ни одного приличного дома, да и работа в Секуративной Палате будет вами несомненно оставлена… А припомни я еще и ваше неосторожное «Не верую, грейсфрате», сказанное Броньолусу в поселке при большом скоплении народу, некогда довольно безобидное… И ваше бездействие в последний месяц…