Три с половиной любви
Шрифт:
Геннадий проживал в небольшой деревушке, раскинувшейся в пяти минутах ходьбы от коттеджного поселка.
Несмотря на пагубную привычку вечно находиться под мухой, мужика в округе ценили – в первую очередь благодаря его поистине золотым рукам. Самойлов мог починить абсолютно все, начиная от неисправного утюга и кончая сломанной газонокосилкой. Как только уобитателей поселка выходил из строя какой-нибудь агрегат, устранить неполадку просили Самойлова. Тот никогда никому не отказывал, при условии что на момент просьбы был всостоянии внятно говорить и двигаться.
В деревне Генка поселился много лет назад вместе с супругой Светланой и двумя сыновьями. Имея высшее медицинское образование, Самойлов работал врачом в местной больнице. Профессию медика он боготворил и являлся, что называется, врачом от бога. Когда младшему сыну Андрею исполнилось десять, мальчуган с друзьями отправился на речку поплавать. Во время купания у паренька свело ногу судорогой. Домой он не вернулся.
За одну ночь Геннадий постарел лет на десять, а Светлана, борясь с многочисленными депрессиями, чередующимися с приступами истерики, пристрастилась к спиртному. Смерть Андрея поселила в душе Самойлова страх потерять старшего сына Илью. Геннадий стал опекать тринадцатилетнего Илюшу с маниакальной одержимостью. По окончании школы сын поступил в военное училище. Генка с женой, превратившейся к тому времени в законченную алкоголичку, не могли нарадоваться на успехи единственного чада.
Через восемь месяцев пришло трагическое известие – Илья погиб во время боевых учений, наткнувшись на торчащий из земли кол. Весть о том, что старшего сына нет в живых, окончательно подкосила Светлану – у нее помутился рассудок. Она была помещена в психиатрическую клинику, где ровно через год приказала долго жить.
Геннадий Самойлов сломался окончательно. Потеряв двоих сыновей и жену, он стал медленно опускаться. В смерти Ильи он винил исключительно себя. Каждый день, приходя с работы, он выпивал в гордом одиночестве, что, как известно, хуже всего. Хватило года, чтобы из профессионального врача он трансформировался в опустившегося пьяницу. С работы, естественно, пришлось уйти, и с тех пор спиртное стало его верным спутником, соратником и другом в одном флаконе.
– Я пью, чтобы забыться, – частенько говорил Генка, опрокидывая рюмашку. – Мои мальчишки и Светлана не заслужили такой смерти. Меня это мучает постоянно, и, чтобы на время забыть о трагедии, я прибегаю к горькой.
– Куда бежишь, Зинуля? – прохрипел Самойлов, с интересом таращась на папку в руках Маховой.
– А ты чего такой радостный? – вопросом на вопрос ответила Махова. – Светишься, как новогодняя елка.
– Настроение сегодня отличное, я собой доволен.
– Я даже догадываюсь, кто тебе его поднял. Опять с утра пораньше набрался?
– Да ни боже мой! У Пантелеева мальчишки окно разбили, он попросил меня вставить новое стекло. Расплатился за работу купюркой и парой стаканчиков вина. Не отказываться же от благородного напитка.
– Генка, ты неисправим. – Зинаида кокетливо поправила идеальный пучок на затылке.
–
Махова смутилась:
– Бесстыдник! Какие мужики в моем возрасте? Дела у меня… Серьезные дела.
Самойлов ухмыльнулся:
– У тебя каждый день дела, можно подумать, что ты у нас важная шишка.
– Конечно, важная, – с достоинством ответила Махова. – А как же иначе?
– Тебе к врачу обратиться надо, пусть таблеточек выпишет, чтоб глюки прекратились.
– Какие глюки, о чем ты говоришь? Иди, проспись.
– Я-то просплюсь, а ты мне ответь, зачемраструбила, что я отправился на тот свет?
Зинаида Андреевна опустила глаза долу:
– Я думала, ты умер.
– С чего вдруг?
– Ты валялся под кустом сирени и не дышал, что мне оставалось думать?
– Поэтому ты понеслась по поселку, крича на всю ивановскую, что меня загрызли волки?
– Во-первых, не волки, а бешеные собаки, а во-вторых, ты не дышал, – стояла на своем Махова.
– Откуда тебе это известно, ты пульс, что ли,проверяла?
– Не проверяла, но я два, нет, четыре раза ткнула в тебя палкой. Ты не реагировал. А я сильно ткнула, Ген.
– Вот оттого, что ты ткнула, я и потерял сознание.
– Ой, не бреши. Сколько раз тебе говорила: бросай пить эту гадость, займись собой. Ведь ты золотой мужик, Ген. Ну чего ты в этом пойле хорошего нашел?
Геннадий достал из кармана помятую пачку сигарет, вытащил одну и закурил.
– Я пью…
– Знаю-знаю, чтобы забыться, давняя история. Ах, Генка, допьешься когда-нибудь до зеленых чертей. Вон как Михалыч – водки паленой выпил и тю-тю, гуляй Вася, жуй опилки. Сейчас он на том свете кукует, а ведь мог еще жить да жить.
Самойлов махнул рукой, намереваясь продолжить путь, но Махова его остановила:
– Слушай, Ген, зашел бы ко мне, помощь нужна.
– Чего стряслось?
– Да кран на кухне гудит как сумасшедший, не знаю, в чем дело, посмотрел бы.
– Лады, пошли.
– Нет, не сегодня.
– Почему?
– Ты пьяный.
– Зинуля, я и пьяный могу с закрытыми глазами починить твой кран.
– Все равно нет, мне сегодня некогда.
– Как знаешь.
– Завтра сможешь?
– Естественно.
– Во сколько? – допытывалась Махова.
– В любое удобное для тебя время.
– Тогда в полдень.
– Идет. Надеюсь, у тебя найдется для меня бутылочка беленькой?
– Получишь, – буркнула Махова, вспомнив про сногсшибательную новость. Добежав до собственного дома, Зинаида Андреевна пришла к мысли, что очень скоро сможет подпитаться необходимой ей энергией лет на десять вперед.
– Ошеломляющая новость!
ГЛАВА 2
Без четверти двенадцать Дискетка начала громко лаять и скрести входную дверь. Катарина с сомнением покосилась на болонку.