Три секунды
Шрифт:
Автобус проехал под шлагбаумом у контрольного пункта и покатил по Санкт-Эриксгатан на север.
— Ты о чем? — Заключенный, которого везли в Эстерокер, уловил перемену в голосе Хоффманна, его агрессию, и бессознательно отодвинулся.
— О том, что ты из тех, кто просто лупит баб. Из тех, кого мы, другие, не особо любим.
— Ты… черт, с чего ты взял?
Пит Хоффманн еле заметно улыбнулся. Он все рассчитал правильно. Вертухаи прислушались — а этого-то ему и надо, они послушают, а потом будут рассказывать о заключенном, щедром на угрозы, опасном, за которым надо присматривать особенно внимательно.
— Таких
Охранники слушали; Хоффманн был уверен: они уже поняли, чего он добивается. Они и раньше сталкивались с подобным. Перевозить насильников или осужденных за жестокое обращение с женщинами вместе с другими заключенными всегда опасно. Хоффманн взглянул на переднее сиденье, заговорил спокойно:
— У вас есть пять минут. Но всего пять.
Оба обернулись, вертухай на пассажирском сиденье открыл было рот, но Хоффманн перебил его:
— Пять минут, чтобы выкинуть отсюда этого мудака. А то… здесь будет немножко шумно.
Потом они будут говорить с другими вертухаями.
То, что они расскажут, разойдется и среди обитателей тюрьмы.
И эти слухи обеспечат ему уважение.
Вертухай на пассажирском сиденье громко вздохнул и по рации попросил поскорее прислать машину к тюремному автобусу, ожидающему в Нортулле: одного заключенного следует вывести и препроводить в Эстерокер в персональном автомобиле.
Питу Хоффманну еще не случалось бывать за высокими стенами Аспсосской тюрьмы. Стоя на церковной башне, он изучил расположение бетонных домиков и каждую решетку на каждом окне, а пока сидел в следственной тюрьме, сумел с помощью Эрика получить сведения о своих соседях по тюремному коридору и о персонале на всех этажах корпуса «G», но, когда железные ворота открылись и автобус медленно подкатил к главному посту, Хоффманн в первый раз оказался в одной из самых тщательно охраняемых тюрем Швеции. В затруднявших движения кандалах едва можно было идти, каждый шаг оказывался слишком коротким, острый металл впивался в кожу, двое охранников по бокам и еще двое — прямо перед ним, они указали на дверь слева от комнаты свиданий, дверь, которая вела в распределитель, где ждали надзиратели из службы безопасности. Они сняли наручники и кандалы, и Пит наконец смог свободно пошевелить руками и ногами. Он стоял голый, наклонившись вперед; одна рука в пластиковой перчатке проверяла его анус, вторая на манер гребня прочесывала его волосы, а третья ощупывала сгибы локтей.
Ему выдали новую одежду, такую же мешковатую и уродливую, как у всех, а потом препроводили в стерильную комнату ожидания, где он уселся на деревянный стул и уставился в никуда.
Прошло десять дней.
Двадцать четыре часа в сутки он лежал на койке за железной дверью с «глазком». Пять квадратных метров — и ни посетителей, ни газет, ни телевизора, ни радио. Время, которое должно сломать человека и сподвигнуть к сотрудничеству.
Ведь он привык, что рядом всегда кто-то есть. Он забыл, до чего страшна тоска одинокого.
Как же он скучает по Софье!
Знать бы, что она делает прямо сейчас, что на ней надето, как от нее пахнет, длинны ли и спокойны ее шаги или — короткие, сердитые?
Софья, которой, возможно, больше нет — для него.
Он открыл Софье правду, и Софья сделала с ней, что хотела. Он боялся,
Он уже четыре часа пялился на белые стены комнаты ожидания, когда двое дежурных открыли дверь и сообщили о камере в «G2, слева», которой предстояло стать ему домом в первые недели из нескольких лет его тюремного срока. Надзиратели, один впереди, другой позади, повели Пита по широкому подземному коридору под тюремным двором, сотня метров по бетонному полу, между бетонных стен, потом запертая промежуточная дверь с камерой наблюдения, потом новый коридор и крутые ступеньки, ведущие в корпус «G».
Позади остались дни, проведенные в следственной тюрьме Крунуберг, и ускоренный процесс, на котором Пит вел себя именно так, как обещал Генрику и второму заместителю директора.
Он признал, что три килограмма амфетамина, обнаруженные в багажнике арендованного автомобиля, принадлежат ему.
Он подтвердил слова прокурора, что действовал в одиночку.
Он заявил, что согласен с приговором, и подписался, так что ему не пришлось долго ждать, пока приговор вступит в силу.
Через день он уже шагал по подземным коридорам Аспсосского исправительного учреждения, в свою камеру.
— Я хотел бы шесть книг.
Охранник, шагавший впереди, остановился.
— Чего?
— Я хотел бы…
— Я все слышал. Я просто надеялся, что ослышался. Ты здесь всего два часа, ты еще даже не добрался до своего отделения — и уже о книгах.
— Вы знаете, что это — мое право.
— Возьмем попозже.
— Они мне нужны. Книги — это очень важно для меня. Я не выживу здесь без книг.
— Попозже.
Ты не понимаешь.
Я здесь не для того, чтобы отсиживать какой-то сраный срок.
Я здесь для того, чтобы через несколько дней выдавить всех наркоторговцев из здешних дырявых секторов и взять дело в свои руки.
Потом я продолжу работать, разбираться, изучать, пока не удостоверюсь в том, что знаю все, что мне нужно. С этими знаниями я разнесу на куски всю польскую организацию во имя шведской полиции.
Вряд ли ты это понял.
Сектор был совершенно пуст, когда Пит, зажатый между двумя молодыми, сильно нервничающими надзирателями, прибыл на место.
Миновало уже десять лет, и тюрьма теперь совсем другая, но он словно попал в то же самое отделение. Такой же коридор с восемью камерами по каждой стороне, с кухней, телеуголком, колодами карт и зачитанными до дыр газетами; далеко в тесной кладовке виднелись пинг-понг с поломанной ракеткой посреди рваной сетки и бильярдный стол с грязным зеленым сукном и надежно закрепленными шарами. Даже пахло так же — потом и пылью, отчаянием и адреналином, и еще словно бы забродившей яблочной мезгой.
— Фамилия?
— Хоффманн.
И инспектор был такой же пухлый коротышка; сидя в своей стеклянной будке, он кивнул обоим надзирателям, показывая, что с этого момента принимает ответственность на себя.
— Мы раньше не виделись?
— Вряд ли.
Маленькие глазки смотрели, словно прицеливаясь. Трудно было представить себе, что там, позади них, живет человек.
— Из твоего досье я понял, что ты… как там… Хоффманн, да… ты из тех, кто отлично знаком с порядками в местах вроде этого.