Три сердца, три льва
Шрифт:
— Быстрей, быстрей, лучший из коней! Мчись, друг, мчись так, как до сих пор не мчался ни один конь, потому что вместе с тобой преследуют всех людей! Быстрей, родной, потому что это гонки со временем, потому что это состязание с ордами Хаоса! Пусть Бог поможет тебе и даст тебе силы для бега!
Его череп трещал от рева рогов. Копыта и лай, и грохот костей настигали его. Папиллон дрожал. Алианора из последних сил цеплялась за него слабеющими руками. Но они мчались, мчались, мчались…
Что за шпиль вырос перед ним — острая игла на фоне
Великий Боже, даруй мне, недостойному, милость и помощь!
Стена выросла на пути. Папиллон подобрался и прыгнул.
Жеребец приземлился, и сильный толчок едва не выбросил их из седла. Карау мчался следом, но белая кобыла испугалась стены и остановилась, встав на дыбы и пронзительно заржав. Ее всадник, не раздумывая, скатился с нее, ухватился за край стены и одним прыжком оказался на другой стороне. Хольгер услышал предсмертный визг кобылы — короткий и страшный, а затем ее голос захлебнулся и смолк. Они стояли на церковном дворе. И вдруг все утихло. Даже ветер. Тишина ударила в уши, как крик.
Рука Алианоры покоилась в руке Хольгера. Он огляделся.
Мраморные надгробья, заросшие дикими травами и кустарником, кольцом окружали полуразрушенную глыбу церкви. Меж могилами под лунным светом стелился туман. Тянуло сыростью и запахом тления.
Чьи-то неровные шаги нарушили тишину. Шаги коня — старого и хромого, бредущего между кладбищенскими плитами. Шаги приближались: конь искал его, Хольгера. Язык прилип у него к гортани от страха: это брел к нему Адский Аргамак. Всякий, кто увидит его, умрет.
От него нельзя было ускакать на Папиллоне: надгробья торчали из земли, как зубы в акульей пасти. Карау взял повод и осторожно повел между ними коня. Шаги старого хромого коня стали громче — неуверенные и нетвердые, они упорно преследовали их.
Чем ближе они подходили к церкви, тем, казалось, плотнее становился туман. Он словно хотел спрятать храм от нежданных гостей. Колокольня давно рухнула, в крыше зияли дыры, пустые глазницы окон враждебно взирали на них.
Копыта Адского Аргамака цокали по гравию совсем рядом. Но они были уже у входа. Датчанин спешился и снял с седла Алианору. Подняв ее на руки, он взошел на полуразрушенное крыльцо.
— Пойдем с нами, — сказал Карау Папиллону и ввел его внутрь.
Они вошли и остановились. Луна посылала свой последний луч на алтарь. Высоко над алтарем висело распятие. Лик Христа в тернистой звездной короне… Хольгер опустился на колени. Карау и Алианора встали рядом.
И они услышали, что Адский Аргамак удаляется. И когда его усталые неровные шаги пропали в отдалении, подул легкий ветер и развеял туман. Нет, церковь нельзя разрушить, подумал Хольгер. Ее крыша — небо, а ее стены — свет. И она всегда стоит в центре мира.
Они поднялись с колен. Он обнял Алианору. Он нашел то, что искал, но ему было больно и тяжко. Он смотрел в ее глаза и падал в них,
Мягкий голос Карау вернул его на землю.
— Так что же на самом деле ты хотел здесь найти?
Он ответил не сразу. Приблизившись к алтарю, он увидел под ногами большую каменную плиту с железным кольцом.
— Это, — сказал он.
Он вытащил свой, уже ни к чему не пригодный меч и продел его в кольцо, как рычаг. Плита была чудовищно тяжела. Клинок выгнулся и готов был лопнуть.
— Помоги мне, — позвал он Карау.
Сарацин сунул свой меч в образовавшуюся щель. В тот же момент клинок Хольгера не выдержал и с треском сломался. Общими усилиями они приподняли плиту и перевернули ее. С глухим грохотом плита рухнула и раскололась на три куска.
Алианора схватила Хольгера за руку.
— Что это? — воскликнула она. Он поднял голову и услышал тяжелый рокот: шагали армии, трубили трубы, бряцало оружие.
— Это орды Хаоса двинулись на людей, — ответил он.
Он перевел глаза вниз, в открытый тайник. Бледный свет играл на лезвии огромного меча, ожидающего своего часа.
— Нам нечего бояться теперь, — сказал он. — Теперь им не сносить головы. А когда падут демоны, которых варвары чтут за богов, их армии отступят и рассеются.
— Скажи, кто ты? — прошептала Алианора.
— Еще не знаю, — сказал он. — Но скоро буду знать.
Он медлил. В нем оживала Великая Мощь, но Меч, который ждал его, требовал Великого Духа и Великой Надежды. И ему не хватало смелости взять в руку его тяжелую рукоять.
Он поднял лицо к Тому, кто был распят на кресте. А потом опустился на колени, а когда поднялся, то уже держал Меч.
— Это Кортана, — одними губами сказал Карау.
Хольгер чувствовал, как перерождается, переплавляется в тигле Небесного Огня все его существо. Память возвращалась к нему, и знание воскресало в нем.
Его друзья стояли рядом. Алианора прижималась к его плечу. Карау касался его руки. Папиллон шумно вздохнул в щеку.
— Что бы ни случилось со мной, друзья мои, вы должны жить, а любовь моя будет с вами всегда.
— Я нашел тебя, — сказал Карау. — Я нашел тебя, Ожье.
— Я люблю тебя, Хольгер, — сказала Алианора…
Ожье Датчанин, Хольгер Датский, которого старые французские хроники называют именем Ожье де Данэ, вскочил в седло. Датский герцог, которого еще в колыбели благосклонные к людям маги одарили силой, любовью и счастьем. Тот, кто был рядом с Великим Карлом и верой и правдой служил Христу и людям. Тот, кто одолел когда-то в бою короля Мавритании Карау, а потом стал его другом и странствовал с ним долгие годы плечом к плечу. Тот, кого любила Королева фей и кого, когда он состарился, забрала она на Авалон, чтобы вернуть ему молодость. Сотни лет он провел с ней там, пока язычники не посягнули на любимую Францию и он не вернулся, чтобы разгромить их. Тот, кто в час своего триумфа был похищен из мира и перенесен в неизвестность.