Три суда, или убийство во время бала
Шрифт:
Арест Ичалова произвел неописуемое впечатление в городском обществе. В действительность преступления никто не хотел верить, и сам арест Ичалова приписывали судебной ошибке.
Более всех поражал меня Петровский своим равнодушием ко всему этому делу. О невесте своей он, по-видимому, забыл, хотя в ночь осмотра трупа я ясно видел его несомненное горе. Злые языки поговаривали, что он более всего сожалел об ускользнувшем из его рук приданом.
— От людей я ожидаю всего, кроме хорошего, — говорил он мне, — оттого и ничему не удивляюсь.
Не прошло и двух недель, как отовсюду были получены ответы. Ичалов был привезен обратно. Из доставленных мне отдельно следственных
Семейство Ичалова отказалось свидетельствовать, вероятно, опасаясь сказать что-либо невыгодное. Дворовые люди показали, что Никандр Ичалов только на неделю приезжал к старому барину в село Яковлево, откуда — им не было известно, и отправился вместе с отцом в город. О раненой руке его все рассказывали, что, по его собственным словам, он порезал себе руку во время охоты у Афанасьева. Последний на допросе у самарского следователя показал, что он действительно встретил недавно на станции Ичалова, сказавшего, что возвращается из Москвы и едет к отцу в деревню. На охоте он с ним в нынешнем году не был.
Меня поражало упорство Ичалова.
— Как же вы хотите после всего этого запираться? — спросил я у него. — Может быть вы и действительно менее виновны, нежели кажется, но тогда объяснитесь, скажите истину. Афанасьев прямо отрицает ваше показание; к чему же вы беретесь за ложную систему защиты? Суд не может решить дела иначе, как обвинив вас.
Он же стоял на своем.
Эксперты сличили почерк Ичалова с почерком записки, найденной у портнихи. По их мнению, сходства не было ни малейшего.
Рассмотрев ножи, отобранные мною в квартире Ичалова, врач заключил, что ни одним из них не могла быть зарезана Русланова.
Вообще многое было непонятно в этом деле, и невольно возникал вопрос: не было ли еще других участников преступления? Истощив напрасно все усилия выведать от Ичалова истину, я решился свести его с стариком Руслановым. Я думал, что вид истерзанного горем старика исторгнет из уст его то, что он как будто только не решался выговорить.
— Скажите мне, умоляю вас, — говорил старик Русланов, глядя на молодого человека, — что побудило вас на преступление? Вы еще так юны, глаза ваши так добры, в них видна чистота души вашей! Не может быть, чтобы похищение диадемы было целью убийства. Не укрываете ли вы кого-нибудь?
— Господин следователь, я прошу вас избавить меня от допросов господина Русланова, — сказал мне Ичалов. — Отвечать на его вопросы я не желаю.
— Хорошо. Конвойные, отведите арестанта в тюремный замок.
26-го января я получил из села Яковлево синее пальто, белую баранью шапку и чемодан Ичалова, которые потребовал к делу. Все это я отправил в Москву для предъявления их свидетелям, которые и признали их за вещи, бывшие с Ичаловым во время пребывания его в Москве. Я спросил у Никандра Петровича, не желает ли он представить чего-либо в свое оправдание, но он ответил отрицательно. Тогда я исполнил последнюю формальность предварительного следствия, объявив подсудимому о его окончании.
— Тем лучше! — ответил Ичалов. — Пытка ближе к концу.
Аарон, напротив того, делал множество ссылок на обстоятельства, не шедшие к делу. Я был принужден отказать ему в их разъяснении, так как это только напрасно продлило бы время.
Ичалов вовсе не хотел просматривать следственного производства, Аарон потребовал копии со всех протоколов.
Передавая дело прокурору окружного суда для
Через семь дней я узнал, что обвинительный акт был составлен и представлен к прокурору судебной палаты. Пока дело перешло от последнего в обвинительную камеру для утверждения акта, а затем воротилось через прокурора палаты к прокурору суда и им было предложено окружному суду, настало 18-е февраля. Суд назначил это дело к слушанию на 13-е марта, и я с нетерпением ожидал развязки этой драмы.
IX
СУД БОЖИЙ
Наступил роковой Для подсудимых день. Весь город стремился присутствовать при решении дела по обвинению дворянина Никандра Петровича Ичалова «в убийстве с целью ограбления» и купеческого сына Хаима Файвеловича Аарона «в недонесении об убийстве, в присвоении и сбыте бриллиантов, добытых посредством известного ему смертоубийства».
По распоряжению председателя окружного суда публика впускалась лишь по билетам. Всех мест было полтораста. Тем не менее в восемь часов утра все коридоры суда были переполнены любопытными, надеявшимися протиснуться в залу заседания. У многих были с собой корзинки с провизией. Все ожидали, что дело протянется долго. У подъезда также была толпа любопытных, которых не впускали жандармы.
Ровно в десять часов председатель открыл заседание.
Ичалов не пожелал иметь защитника.
Защитником Аарона явился известный московский адвокат. Ввели подсудимых. По обеим сторонам их стояли жандармы с обнаженными саблями. Прочитали список присяжных заседателей, и по жребию было составлено из них присутствие двенадцати комплектных и двух запасных, которых и привели к присяге. Затем был прочитан список свидетелей, которые все явились. Их также, кроме двух Руслановых, привели к присяге. Отводов ни в том, ни в другом случае не было. Всех свидетелей было девяносто девять человек, вызванных обвинительной властью. Между ними были корнет Норбах и Петровский. Защита, кроме того, вызвала четырех лиц, мне неизвестных. Более половины из лиц, бывших на балу, не были призваны в суд, так как показания их были бы совершенно бесполезны.
Секретарь прочел обвинительный акт.
Председатель, изложив вкратце сущность обвинения, спросил Ичалова, признает ли он себя виновным.
Он ответил отрицательно.
— Подсудимый Аарон! Вы обвиняетесь, во-первых, в том, что купили 22-го октября прошлого года у неизвестного вам лица в гостинице «Мир» серебряную диадему с тридцатью пятью бриллиантами и, узнав из газет, отобранных у вас при обыске, о том, что диадема, находившаяся в ваших руках, добыта посредством смертоубийства, не донесли о продавце, оказавшемся впоследствии дворянином Никандром Петровичем Ичаловым; во-вторых, в том, что, зная, что диадема была добыта посредством смертоубийства, вы присвоили ее себе, продали из нее четыре бриллианта и намеревались сбыть остальные, что вам не удалось сделать только по причинам, от вас независящим. Признаете ли вы себя виновным?
— Нет! — сказал Аарон, разводя руками и мотая головой. — Я совершил коммерческую сделку: купив диадему, я считал себя вправе продать четыре бриллианта и хлопотать о продаже остальных. Газеты я читал, но полагал, что известие об убийстве девицы Руслановой было газетной уткой, так как оно мне представлялось совершенно невероятным. Факт покупки диадемы не отвергаю, но не признаю за собой никакой вины. Я теряю при этом триста рублей моих собственных денег и прошу суд войти в мое положение.
— Какого числа вы получили диадему?