Три Учебника Успеха

Залесский Владимир Владимирович

Закон успеха: "Глядя на рубли, не упускай из виду жизнь!"

ГЛАВА 23. ГЕНРИХ ШЛИМАН, НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ, МАКСИМ ГОРЬКИЙ. СОПОСТАВЛЕНИЕ УСПЕШНОСТИ. (ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ). СЧАСТЛИВЕЙШИЙ ИЗ ЛЮДЕЙ.

Во-первых, и Г. Шлиман, и Н. Гоголь, и М. Горький были людьми успешными.

Во-вторых, в основе успешности каждого из этих выдающихся людей были представлены во многом совпадающие, или похожие, события, обстоятельства и последовательности действий.

Событиям, обстоятельствам, действиям сопутствовали социальные достижения выдающихся людей, "продвижение вверх" в общественной структуре, признание обществом результатов их деятельности.

Не все в их жизни можно взвесить на весах. С одной стороны, в каких весовых

единицах и в каком числе таких единиц выразить "семейную катастрофу" Генриха Шлимана, многолетний сокрушающий труд Генриха в качестве "ученика" в фюрстенбергской лавке, периоды голода и холода в Гамбурге и Амстердаме? (Генрих Шлиман, изучающий иностранные языки по собственной авторской новаторской методе в чужом Амстердаме, в съемных холодных комнатах, арендующий печку для отопления, экономящий на всем и отказывающийся от всего, кроме учебы (и работы), в чем-то напоминает сказочного немца, вытащившегося самого себя из трясины за собственные волосы - Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена, автора рассказов о фантастических путешествиях и происшествиях). С другой стороны, кто-то из уважаемых Читателей обратит внимание на то, как - хотя и с трудом - Генрих Шлиман, предусмотрительно накопив достаточный резерв витальности, перешел из "первой" жизни во "вторую", перешагнул "критический период среднего возраста", создал семью (вторую), достиг выдающихся научных и социальных результатов. Умер, если использовать выражение самого Генриха Шлимана, "счастливейшим из людей" (!). ("Нередко он с восторженным энтузиазмом рассказывал мне о трагической судьбе Геркуланума и Помпей и, кажется, почитал тех, у кого были средства и время посетить эти раскопки, счастливейшими из людей" [Шлиман Г. Илион. Т. 1. C. 37]. "В канун Рождества 1890 года Шлиман и Коцолини бродили вдвоем по безлюдным, продуваемым сквозняками руинам Помпей". В эту рождественскую ночь состояние здоровья Генриха Шлимана "трагически ухудшилось" [Вандерберг. С. 564, 565]).

"Блажен, кто праздник жизни рано

Оставил, не допив до дна

Бокала полного вина,

Кто не дочел ее романа

И вдруг умел расстаться с ним..."

Реализовал свое предназначение и Николай Гоголь, не поддался обстоятельствам, не сдался, не пошел по пути наименьшего сопротивления. Сожженные рукописи свидетельствуют, скорее о его силе, мужестве и достоинстве, чем о слабости и болезненности духа (другой вопрос, как это им "подавалось"). Можно сожалеть о его относительно ранней смерти, однако обратим внимание на то, что и Николай Васильевич Гоголь, и его отец Василий Афанасьевич, умерли примерно в одном возрасте. Какие-то неочевидные обстоятельства могут определять продолжительность жизни человека, и если принять эту версию, то вздохи об относительной краткости его жизни будут звучать наивно. ("Замечательно, что перед смертью как Гоголю-отцу, таки сыну, слышались какие-то голоса, которые они считали предвестием близкого конца" [Шенрок В. И., б. Т. 1. С. 58]. "...В ночь с восьмого на девятое - Гоголь видел себя во сне мертвым, слышал "голоса", велел соборовать его, призвав священника из ближайшего прихода церкви Симеона Столпника. (...) Голоса, которые он слышал перед тем, как сжечь второй том, были голосами оттуда - такие же голоса слышал его отец незадолго до смерти. В этом смысле он был в отца" [Золотусский И.П.]).

У каждого - свой срок, и сожаления о ранней смерти Н. Гоголя выглядят поверхностно.

Сумел перейти в режим "заочных рукопожатий" и тостирования революционных деятелей каприйским, итальянским вином, пережидания наиболее опасных - для него лично - периодов М. Горький. Существовала и необходимость лечения. Перешел из "первой жизни" во "вторую", реинкарнировал из витавшего в приятных прогрессистских надеждах (фантазиях? мечтах?) "Сокола" и "Буревестника" в "каприйско-соррентинского отшельника", а затем - и в "великого бурлака реконструкции", реконструкции весьма кровавой, жестокой и неоднозначной. Получал советское государственное медицинское обслуживание в практически неограниченном объеме.

Можно предположить, что Алексей Максимович Пешков периодически поглядывал в свое прошлое, сравнивал свое положение и свой путь с положением юного Алексея Пешкова, с судьбой с современников, и не раскаивался в выбранном пути. В 30 годах XX века положение М. Горького можно сопоставить со статусом

члена Политбюро с совещательным голосом, со статусом заместителя председателя Совнаркома по вопросам культуры. А разве в других странах и других общественных структурах не было "простых" людей, стремившихся стать членами правительства? Как бы то ни было, "возвышение" состоялось, оно стало фактом.

"Ни один из великих русских писателей не умирал в такой конспиративной и в то же время открытой для вмешательства посторонних людей атмосфере. Испытываешь содрогание от ужаса перед тем, во что способны превратить политические интриганы самый главный после рождения момент жизни человеческой - умирание, уход из земного бытия. Но правды ради надо сказать, что Горький сам запутал себя в этих интригах, сам позволил чужим, враждебным его писательской, артистической природе силам вмешаться не только в его жизнь, но и в смерть. Трагедия Горького во многом была подготовлена им самим. Нам остается лишь изумляться мужеству человека, который не испугался стать центральной личностью своей эпохи, не спрятался от ее противоречий и умер все таки достойно, как настоящий мужчина и великий русский человек, "застегнутый на все пуговицы", бесстрашно ожидая смерть и глядя на все происходившее вокруг него даже с некоторой иронией" [Басинский П.В. Страсти по Максиму].

Н. Гоголя, наверное, правильнее назвать посланцем, Г. Шлимана - делателем, преобразователем. Поле размышлений о кратком эпитете, применимом к Максиму Горькому, я пришел к (спорному) выводу, что его можно назвать меценатом, филантропом, покровителем. Не по отношению ко всем, конечно, он был меценатом и филантропом, но такое положение и такое дело ему нравились. Еще нравилось писать. Нравилось общаться. Нравилось жить не скучно. Если только возможности позволяли, а примерно с начала XX века они позволяли, он старался заниматься меценатством, филантропией, покровительством.

Используя современные термины, понятия Максима Горького можно назвать правозащитником, персонализированным "Human rights foundation".

Кого и от чего он защищал? Отвечая на этот вопрос, можно выделить несколько категорий защищаемых и предметов защиты, как их субъективно видел М. Горький (не обсуждая правильность его субъективных воззрений):

Во-первых, "все". "Всех" от защищал от (а) неграмотности, от невозможности получить образование, от отсутствия книг или от необоснованных проблем их приобретения, (б) от семейного устройства, генерирующего семейное насилие, применявшееся в каких-то случаях главой семьи по отношению к другим членам семьи, (в) от отсутствия или недостаточности социальной динамики, то есть от невозможности или затруднительности "справедливого" перемещения в социальной структуре по горизонтали или по вертикали, (г) от недостатков общественного (политического) устройства.

Во-вторых, женщины. Женщин он защищал от домашнего насилия.

В-третьих, талантливые люди. Талантливых людей (особенно в сфере литературы) он защищал от материальных и от некоторых профессиональных проблем (отсутствие специфических знаний, связей и т.д.).

Методы защиты: творчество, политическая активность, прямая и косвенная материальная и иная помощь.

Наверное, список можно пополнить.

Для того, чтобы по факту стать правозащитником, нужно иметь репутацию и финансовые ресурсы, жизненный опыт, общественное уважение. Все это М. Горький получил, занимаясь писательским трудом или "готовясь" к писательской карьере.

Можно предположить, что если бы у М. Горького был специфический опыт правозащитной деятельности и значительные, не зависящие от писательского труда, денежные ресурсы, то он на такой деятельности и сосредоточился бы; а его вклад в литературу был бы не столь объёмен.

"В первые годы революции мы, петроградские писатели, встречались с ним особенно часто. Он взвалил на себя все наши нужды, и когда у нас рождался ребенок, он выхлопатывал для новорожденного соску; когда мы заболевали тифом, он хлопотал, чтобы нас поместили в больницу; когда мы выражали желание ехать на дачу, он писал в разные учреждения письма, чтобы нам предоставили Сестрорецкий курорт. Я думаю, если бы во всех учреждениях собрать все письма, в которых Горький ходатайствовал в ту пору о русских писателях, получилось бы по крайней мере томов шесть его прозы, потому что он тогда не писал ни романов, ни повестей, ни рассказов, а только эти бесконечные письма" [Чуковский К. Горький].