Три версты с гаком

Козлов Вильям Федорович

— Сколько же ваш гак?

— Наш гак самый большой в Калининской области, — ухмыляется пассажир.

— Вроде бы уж должны и приехать.

— Приедем, — оптимистически отвечает сосед.

— Не могут сделать бетонку... — возмущается Артем. — Я бы вашего председателя сельсовета за ноги вздернул за такую дорогу... У, черт! Так можно и картер пробить!

— На легковой еще ничего, — говорит человек, — а вот на грузовике все потроха вывернет наизнанку.

— Он у вас, наверное, на поезде ездит?

— Кто?

—

Председатель ваш!

— И на поезде, — говорит пассажир, — и по дороге ездит, а то как же?

— Руководители, черт бы их побрал! Сколько техники, наверное, угробили...

— Много, — соглашается сосед. — Но ежели бы толь­ко от него одного зависело... Район денег не дает, а руко­водители местных предприятий, что пользуются дорогой, и слышать о ремонте не хотят. Они план выполняют.

— Какие еще предприятия? — удивляется Артем.

— Эту дорогу эксплуатируют стеклозавод и спиртзавод...

— Вы надо мной смеетесь, — говорит Артем. — По этой дороге возят водку и стекло?!

— До станции, а потом по железной дороге.

— Что же, интересно, они привозят на станцию? Би­тую посуду?

— Бывает, и бьют, — спокойно говорит пассажир. — Только они списывают бой. У них такая статья есть.

— То-то иногда с водкой перебои бывают... Оказывает­ся, вот где собака зарыта! Моя бы воля, я этих руководи­телей предприятий и председателя сельсовета — всех под суд!

— Их надо бы, а председателя за что?

— И вы еще его защищаете!

— Да нет, чего его защищать... Только вот что я вам скажу: поселковому Совету на благоустройство поселка всего-то отпущено на год тыща рублей. Вот и думай, ку­да ее употребить: грязь эту месить или клуб ремонти­ровать... В эту дорогу не одну тыщу, а десятки тысяч надо вложить, ежели делать ее по-настоящему...

— Когда же ваш треклятый гак кончится?! — выходит из себя Артем, чувствуя, что еще километр-два, и «Моск­вич» рассыплется.

— Видите впереди мостик? Переедем, а там за пово­ротом и Смехово.

Мостик оказалось не так-то просто переехать: перед ним глубокая яма и сразу вздыбленные бревна. Артем выходит из машины — мотор опять заглох — и начинает вправлять в гнезда настил. Пассажир помогает.

— А вы сильно похожи на дядю Андрея, — говорит он. — И обличьем, и по характеру тоже... Горячий мужик был, особенно смолоду...

«Москвич» с ходу вскарабкивается на мост. Звонко та­рахтят под колесами раскатанные бревна. В черную воду сыплются кора и щепки. За невысоким ельником наконец показались деревянные избы. Из крайней тянется в по­мрачневшее небо тоненькая струйка дыма. Женщина в ватнике достает воду из колодца. Белая, с длинными прядями по бокам коза с любопытством наблюдает за ней.

Не лучше было и в поселке. Заляпанная засохшими лепешками грязи свинья важно расположилась посереди­не дороги. Сколько Артем ни сигналил, свинья даже

ухом не пошевелила. Пришлось вылезать из кабины и прого­нять ее. Смеховские куры отличались от всех других. Любая нормальная курица, издали завидев автомобиль, срывается с места и с всполошным криком норовит уго­дить под колесо. Местные же не проявляли такую прыть, не кудахтали: они спокойно продолжали кормиться и усту­пали дорогу автомобилю, лишь когда он подруливал вплотную.

Эта избитая, изрытая, размытая дождями, стертая до дыр колесами и выбитая до скелета копытами дорога не знала ремонта со дня своего рождения. И Артем чуть не рассмеялся, увидев полинявший дорожный знак: скорость не свыше тридцати километров! ГАИ могло быть спокой­но: даже самый отчаянный шофер здесь не нарушит пра­вила уличного движения.

Когда «Москвич» выбрался на песчаную возвышен­ность и впереди торжественно замаячила кирпично-гранитная водонапорная башня, пассажир сказал:

— Вы спрашивали, горел ли тут поблизости лес? Го­рел. Молодой ельник-то — мы проезжали — вырос на месте пожарища. Давно это было. До войны еще.

— Мне тогда четыре года было...

— Вот и ваш дом, напротив поселкового... Я тут сойду.

— Это хорошо, что напротив, — хмуро сказал Ар­тем. — Сейчас пойду к председателю и выложу ему все, что я думаю... Как его по батюшке?

— Носков Кирилл Евграфович.

— Гнать его нужно в три шеи...

— Давно пора... Да вот не прогоняют ведь, — сказал попутчик. — На третий срок переизбрали... Я думаю, это оттого, что у наших сельчан нет своих машин. Легкая ка­валерия имеется, как же без нее? Велосипеды, мотоциклы, а вот легковушек пока ни у кого не числится. А на двух колесах шпарят мужики и бабы вдоль путей, с ветерком. Дорожка накатана, хоть шаром катись...

Артем остановился возле деревянного с пристройкой наверху дома. На крыше лениво трепыхался красный флаг. На фасаде солидная вывеска в рамке.

Дом покойного Андрея Ивановича Абрамова был дрях­лый, покосившийся, с латаной-перелатаной крышей. И сно­ва Артем почувствовал волнение и щемящую тоску. Та­кое, наверное, бывает с человеком, когда он невзначай столкнется со своей судьбой: будь то богом данная тебе женщина, или запомнившаяся с далекого детства сосна на косогоре, или вот этот старый дом, в котором родились твоя мать и ты.

— А к председателю вам незачем идти, — сказал по­путчик. — Чего о дороге попусту говорить-то? Она сама за себя говорит... Весной и осенью автобусы к нам не хо­дят. Подсохнет малость — грейдер прочешет разок-дру­гой. А попробуй его допроситься! Вот так и живем до осени.

— Что-то уж больно вы заступаетесь за своего пред­седателя.

— Будешь заступаться, — ухмыльнулся попутчик, — коли я и есть сам председатель...

Глава третья