Три версты с гаком

Козлов Вильям Федорович

Раско­шеливайся, батька: давай па платье, кофточку. Негоже, чтобы была хуже других.

— Как звать-то ее?

— Дочку-то? Машей.

— Да нет, учительницу...

— Татьяна... Рядом с сельпо живет. У бабки Анисьи... Так вот я и говорю, серость тут у нас, человеку привыч­ному к хорошей жизни — не выдержать...

— А что вы называете хорошей жизнью? — спросил Артем.

— Зайдешь в городе-то в магазин — прилавки ломят­ся... И окорока, и колбаса всякая...

— Значит, по-вашему, хорошая жизнь — это набить брюхо вкусными вещами?

— И

одежи там, придешь — глаза разбегаются, не то что у нас: десяток костюмов, и все на один рост...

— А я вам завидую, Николай Данилович, — сказал Артем. — Огород у вас прекрасный: картошка, огурцы, лук и всякая всячина. Куры вон на лужайке гуляют... Штук двадцать? Гуси, боров в закутке, две козы... Настоя­щее натуральное хозяйство. А лес, речка... Посмотрите, небо какое у вас? Мы, городские жители, месяцами такого неба не видим...

— Места у нас красивые, я не спорю... — несколько опешил Кошкин. — В лесу грибы и ягода разная... Летом благодать, а вот осенью...

— Осенью ночи длинные, дожди, распутица... — за­смеялся Артем. — Вы закоренелый пессимист, Николай Данилович!

— Не хотите продавать — не надо, — вдруг обиделся Кошкин. — Мне-то что? Человек поинтересовался на­счет вашего дома, я и сказал... Вот только забор...

— Не буду я дом продавать, — твердо сказал Ар­тем. — А забор мы с вами отремонтируем. Хоть завтра.

Кошкин сразу просветлел, заулыбался:

— С Андрей Иванычем мы жили душа в душу... Знать, и с вами поладим.

Глава четвертая

1

Он проснулся рано. Когда выглянул в окно, показа­лось, что выпал снег. Это яблони разом отряхнули на землю свой белый цвет. На высокой ветке сидел скворец и с упоением распевал. Черные перья блестели, будто покрашенные лаком. Артем выбежал на мокрый луг, сделал зарядку, умылся до пояса ледяной водой из ко­лодца и одним прыжком вскочил на крыльцо, оставив на серых досках влажный след. Позавтракав холодным кон­сервированным мясом с хлебом, взял альбом, фломастер и вышел из дома.

Смехово просыпалось. Над притихшим в туманной дымке лесом всходило солнце. Оно еще не показалось над вершинами сосен, но небо было ослепительно желтым. Редкие пышные облака напоминали огромные матовые шары, наполненные расплавленным солнцем. Было боль­но глазам, но Артем дождался, когда над лесом мощно и широко взметнулись лучи, а затем медленно выкатился огромный красноватый диск, и небо сразу из глубокого синего стало светло-голубым, а облака приняли свой есте­ственный цвет. Прямо на глазах растаяла сизая дымка, окутывавшая бор.

В сонную утреннюю тишину постепенно вплетались знакомые звуки: брякнула щеколдой дверь, заскрипел колодезный ворот, звякнуло ведро, мыкнула и тут же

за­молчала корова, на разные голоса залились петухи.

Артем шагал по пустынной улице и смотрел на задер­нутые белыми занавесками окна домов. «Ого-го-го-эй», — послышался с другого конца села протяжный мелодич­ный крик. И белые с черным, красноватые, коричневые коровы степенно стали выходить на дорогу.

Заспанные хозяйки, выпустив скотину, захлопывали калитки и, шле­пая босыми ногами по тропинке, спешили в дом. А пас­туший крик приближался, становился громче, и ко­ровы, покрутив головами, послушно шли на этот власт­ный зов.

Если село только просыпалось, то сосновый бор уже давно пробудился: шевелились, поскрипывали деревья, бесшумно роняя на землю сухие иголки, пели большие и малые птахи, звонко выстукивал дятел, сосредоточенно бегали по своим узким магистралям рыжие муравьи.

Артем остановился у муравейника, поднял кривой сук и по давнишней мальчишеской привычке хотел было по­ковыряться в муравейнике, чтобы увидеть, как забегают, засуетятся напуганные муравьи, но не сделал этого. Видя, как осмысленно и целеустремленно ползают среди сосно­вых иголок и маленьких сучков насекомые, он присел на корточки и стал наблюдать...

Очевидно, тем и отличается взрослый человек от маль­чишки, что, прежде чем что-то сделать, сначала поду­мает... Когда-то он с ребятами лихо разрушал муравей­ники, разорял галочьи гнезда, стрелял из рогаток в во­робьев... Настоящие юные варвары. Разоряя муравейник, они не задумывались, что пройдет не один год, прежде чем муравьи соорудят в лесу новый высокий дом.

Артем с удовлетворением отметил, что лес ухожен, везде чувствуется рука лесника. На стволах клейма: сухо­стой — вырубать, густой молодняк — разрежать. Делянки друг от друга отделены маленькими столбиками с цифровыми пометками, лес рассекают противопожарные про­секи.

Вот химики додумались из газа делать нейлон, перлон и прочее. А почему до сих пор бумагу делают из древе­сины? Сколько целлюлозно-бумажных комбинатов губят лес? Корабли делают из пластмассы и стекловолокна, а вот бумагу только из дерева!..

Похрустывает седой мох, постреливают сучки. С вет­вей древних сосен и елей свисают длинные космы. Сю­да ветру не добраться, и пряди мха висят неподвиж­но. Не мох, а ведьмины волосы. Чем глубже в лес, тем сумрачнее и птиц все меньше. Из чащобы тянет гриб­ной сыростью и прелыми листьями. Неба почти не вид­но, кое-где в хитросплетении ветвей сверкнет бездон­ное голубое окошко и снова исчезнет. Из-под самых ног с оглушительным треском выломилась из зарослей боль­шая черная птица и на бреющем полете исчезла меж стволов. Артем от неожиданности остановился, не сразу сообразив, что это взлетел красавец глухарь.

Лес стал реже, мельче. И вот Артем шагает по моло­дому сосняку, едва достающему до плеча. Начались за­росли пахучего багульника. Твердые сухие стебли цеп­ляются за брюки, хлещут по ботинкам. Сладковатый запах багульника обступил его со всех сторон. Приятно закру­жилась голова. Еще в детстве Артем слышал, что багуль­ник усыпляет. То ли из озорства, то ли на практике за­хотелось проверить, он выбрал местечко посуше и прилег на мох. Над головой шумят, покачиваются вершины моло­дых елок. Небо синее-синее, и совсем низко навис над поляной пухлый бок большого облака. Жесткие узкие листья багульника у самого лица.