Три Ярославны
Шрифт:
Уже прорвалось в возок несколько самых отчаянных разбойников, гремят в нём сундуки; уже не отбиться на этот раз Шалиньяку от обступивших его врагов, но вновь клубится пыль на дороге, по которой ускакала Янка, и уже не облачко — огромное облако!..
Обнажённые сабли и мечи сверкают из облака, как молнии, в рокот грома сливается конский топот. И развевается над войском королевское знамя с орлом, а за знаменем скачет на белом коне сам король Казимир в доспехах не по росту: тонкая шея торчит из ворота кольчуги, шлем велик, сползает на лоб, но худое лицо
Чёрный рыцарь оглянулся: победоносная лавина катилась на него; он крикнул что-то и первым, повернув коня, поскакал прочь.
За ним побежали воины, оставляя раненых, возок и несдавшихся его защитников.
Янка соскочила с коня, бросилась к Ромуальду, лежавшему на пригорке, наклонилась над ним послушать сердце — да не услышишь, не подступишься сквозь броню.
— Как же до тебя, железного, добраться? — Янка рванула нагрудные латы, раз, другой и третий, — латы погнулись, подались, показалась грудь рыцаря. Янка приникла к ней ухом и радостно воскликнула:
— Стучит!..
Шалиньяк дико вращал глазами и никак не мог сообразить, куда подевались враги. Злат по-прежнему молотил воздух мечом некоторое время, пока не понял, что это уже ни к чему. Ноги Бенедиктуса зашевелились, и он, ощупывая голову, выполз из-под возка.
А король, распалённый скачкой, кружился на коне и кричал старческим, но грозным голосом:
— До брони, шляхта! Hex жие Польска!
Бенедиктус увидел знамя Казимира, хлебнул из фляжки и произнёс:
— Дзенькую вам, Езус-Мария, что ешче Польска не сгинела.
Взмахивая вёслами — по семьдесят с каждого борта, — плыл варяжский корабль, привычно налегали на вёсла гребцы.
Нос ладьи с вырезанным из дерева Одином — богом побед и морей — легко рассекал светлую воду.
Анна сидела у борта, обхватив колени руками, Даниил стоял подле неё, ветер трепал его волосы, и он говорил:
— А потом ты увидишь Херсонес и тысячи кораблей со всего света. И на самом быстром из них мы поплывём туда, куда ты прикажешь!
— Нет, — отвечала Анна.
— Да!.. Ты увидишь Царьград и Священный дворец, равного которому нет в мире...
— Нет.
— Да! Ты услышишь, как рукоплещет Ипподром, когда там соревнуются стрелки и всадники. А потом ветер снова наполнит наши паруса, и мы поплывём дальше...
— Куда бы мы ни поплыли, — безучастно отозвалась Анна, — никогда я не буду твоей.
— Пусть! Но ты будешь со мной. Я покажу тебе мир, полный чудес. Я его знаю, книги открыли мне его в келье обители. Ты увидишь, как в Дамаске бьют фонтаны перед дворцами калифов и солнце раскалывается в их брызгах... И страну блаженных эфиопов, и царство индусов, где поёт птица Феникс... Ты увидишь, Анна, — говорил Даниил в упоении, — Иерусалим и пройдёшь по камням, коих касалась стопа Христа... увидишь горы, извергающие огонь и пепел, и райскую Иллирию, где живут безгрешные люди. И радостно содрогнётся твоё сердце, когда аквилоны и бореи будут
Но Даниил не договорил. Коротко просвистев в воздухе, в борт ладьи, под самой его рукой, ударилась и задрожала стрела.
По берегу, нагоняя ладьи, скакало множество всадников. Халцедоний, уже сменивший одежду сарацина на византийский плащ, встревоженно глядел на берег, а ярл Рагнвальд — вопросительно — на Халцедония.
— Я сдержу обещание, — сказал Халцедоний. — Чёрный рыцарь с золотом ждёт нас у трёх скал.
— Гляди, — молвил ярл. — Варяги не прощают обмана.
— Греки не обманывают.
Всадники быстро приближались, и теперь Даниилу стали тоже видны и трепещущее знамя с орлом, и Казимир на белом коне, и Злат с Шалиньяком рядом с ним.
— Я зде-есь!.. — пронзительно закричала Анна. — Здесь!..
Даниил пригнул её к настилу, зажал рот. Анна бешено сопротивлялась, колотила ногами по борту. Халцедоний, несмотря на напрягшееся лицо, выглядел спокойным.
— Не обращай внимания, Рагнвальд. У трёх скал тебя ждёт золото.
Дружина Казимира скакала теперь вровень с ладьями, и слышны стали голоса.
— Остановитесь! — кричал лично сам Казимир. — Нам известно досконально, что вы похитили невесту франкского короля!..
— А тебе зачем невеста? — выкрикнул воин из второй ладьи, привыкший, видимо, к подобным перебранкам. — Ты слишком стар для постели!
Хохот одобрил его шутку.
— Стойте! — прокричал Шалиньяк. — Вам повелевает хозяин этой земли, король польский!
Но у варягов было весёлое расположение духа, помноженное на предвкушение возможной стычки.
— Он на земле, а мы на воде, он нам не хозяин!
— А король у нас есть свой, и не Казимир плешивый, а Харальд Смелый!
Услышав имя Харальда, Анна прекратила барахтаться и замерла.
— Кто на ладье? Харальд, наш Харальд... — запел кто-то из воинов, и остальные подхватили:
— Кто у руля? Харальд, наш Харальд! Кто на земле и воде, Навсегда и везде? Харальд, наш Харальд! Хэй! Хэй! Хэйя!..— а затем снова раздался хохот, на сей раз особенно громкий.
Случилось то, что предвидел в своём спокойствии Халцедоний: ровный берег кончился и на пути всадников встал утёс, покрытый лесом. Кони остановились перед отвесной стеной, самые горячие из поляков погнали их в воду, но река у берега была глубокой.
Халцедоний насмешливо помахал Казимиру рукой. Даниил отпустил Анну, но, едва разжались его руки, Анна вскочила:
— Поверни ладьи, ярл Рагнвальд!
Ярл опешил:
— Что?!.
— Поверни ладьи, — властно повторила Анна. — Повелеваю тебе именем Эллисив, твоей королевы!