Три желания Мэйв
Шрифт:
Грубойл повела носом и нахмурилась:
– Ну и вонищу вы подняли, мисс Мэйв! Кому сказано – убирайте все эти жестянки и отправляйтесь мыться. – Она снова хлопнула ставнями.
Мермер, павлин эдакий, кажется, оскорбился, что его не заметили.
– Полезай-ка лучше в банку, – сообщила я ему. – После еще побеседуем.
– А вот и не полезу, – простер джинн огромные руки, опоясанные кольцами темных синих и зеленых татуировок. – Я не желаю больше с тобой разговаривать.
Я поднырнула под него, схватила жестянку и принялась крутить ключ в обратную сторону, разматывая крышку. Если вскрыть обычные
И оказалась права. Банка стала закрываться, втягивая Мермера внутрь.
– Прекрати! – Джинн раздулся еще больше и навис надо мной, впиваясь мне в глаза зелеными рыбьими очами. Он сжал кулаки, и мускулы его угрожающе налились. – Предупреждаю, птенчик, опасайся моего гнева! Тысячи жизней не хватит заставить Мермера забыть об…
Но тут струя дыма утянула джинна в жестянку, как морской канат на катушке тянет якорь. Зеленое туловище опять обернулось желтым чадом, его всосало в банку, крышка захлопнулась, ключ вернулся на место, и консервы стали как новенькие.
Я сунула банку в карман и побежала в школу.
Глава 3
– А ну-ка отвернитесь, барышни. Замарашка-Мэйв идет за водой и черствой коркой! – высоко задрав нос, провозгласила я, точно копируя Терезу Трезелтон.
То-то бы вытаращилась Тереза, узнай она, что я прячу в кармане.
Ужин закончился. Девочки собрались в гостиной на третьем этаже, в общем холле, где располагались спальни седьмого класса. Примостившись возле раковины на кухне, я съела свою порцию: картофель без масла и едва теплое куриное крылышко, в напоминание о моем унизительном опальном положении. Из столовой доносился запах цыплят с пюре – с пылу с жару, – подливки и горячего яблочного пирога.
Ну и плевать. Еда меня не волновала: голова моя была занята удивительным открытием. Джинн! Здесь, в Лондоне, в одна тысяча восемьсот девяносто шестом году. Вот тебе и на… Мир стоял на пороге двадцатого века, а я нашла джинна. Прямо как в сказках «Тысячи и одной ночи». Сколько раз я читала позолоченный томик Полли и завидовала Аладдину!
Вымыв за собой посуду, я поднялась по лестнице. В гостиной я наткнулась на Терезу, сидевшую в окружении своей свиты.
Отец Терезы управлял крупной судоходной компанией, что ставило его по уровню богатства на одну доску с лордами и гарантировало дочери мистера Трезелтона положение самой противной и одновременно самой желанной ученицы в любой школе-пансионе в Британии, за исключением тех, куда посылали дочерей настоящих лордов.
Синяк Терезы из черно-лилового превратился в просто лиловый с желтоватой каймой. Она напоминала анютины глазки с обоев в кабинете мисс Саламанки.
– Мэйв Меррит, – промурлыкала Тереза и приторно улыбнулась. – Бедняжка, два дня напролет копаешься в мусоре. А все потому, что тебя так и не научили манерам, подобающим юной леди.
Фаворитки последовали ее примеру.
– Так любезно с твоей стороны, что ты меня жалеешь, дорогуша, – хмыкнула я. – А ведь это тебя следует пожалеть, мисс Фингал.
Тереза вскочила со стула.
– Немедленно возьми свои слова обратно!
– И не подумаю.
Ее руки сжались в кулаки.
– Ты должна мне синяк! – воскликнула Тереза,
– Ну давай. Я постою смирно.
Я знала: она никогда не осмелится.
Тереза кипела от злости, ее нижняя губа блестела от слюны. Девчонка посмотрела на свой кулак, будто уже ободрала его о мою челюсть, а потом разжала руку.
– Все равно ты омерзительна, – заявила она. – Только взгляни на себя. Чумазая, как трубочист.
– Еще омерзительнее, – подхватила Онория Брисбен, главная прихлебательница Терезы, задиристая девица с узким личиком, напоминающим мордочку ласки. – Трубочисты не воняют помоями.
– Ты нюхала трубочиста, Онория? – притворно удивилась я. – Хорошенькая же у тебя компания! Доброй ночи, леди. Я собираюсь принять ванну и лечь в постель. Не сотрите языки об сплетни.
Покинув гостиную, я отправилась к себе в спальню. Знаю, я держалась нахальнее, чем следовало, так и напрашиваясь на возмездие – вероятно, мне отомстят, пока я принимаю ванну, – но мысль о всемогущем джинне у меня в кармане придавала смелости. Пусть Тереза, Онория и остальные украдут все мои чулки и нижние юбки – подумаешь! Мой джинн наколдует мне одежду, достойную самой королевы, а еще лучше – мужской костюм для экспедиции в джунгли. О! Великолепная идея – надеть брюки. Какой скандал! Впрочем, потом я как следует все обдумала и пришла к выводу: если Мермер может исполнить лишь три моих желания, не стоит тратить одно из них на какие-то тряпки.
Посему, на случай, если Тереза и Онория вынашивают недобрые замыслы, я набила саквояж своими пожитками и взяла в ванную, где можно было запереться изнутри на время мытья.
Ванна сотворила чудо. Я уже чувствовала себя куда лучше, когда приволокла саквояж, жестянку с сардинами и все остальное обратно в спальню и приготовилась нырнуть в постель. На мне была свежая ночная сорочка, а кожу стянуло от мыла – прекрасное ощущение чистоты, которое означало, что я избавилась даже от мельчайших пылинок, оставшихся после разбора мусорных куч.
Откинув покрывало с кровати, я ахнула.
Прямо на белых простынях лежала записка, нацарапанная большими неровными буквами, которые гласили:
«Я знаю о твоем зеленом парне».
Глава 4
– Какой жуткий холод, Мэйв! – воскликнул голос позади меня. – Зачем ты открыла окно?
Я слишком увлеклась запиской и совсем забыла об Алисе Бромли, с которой мы делили спальню в пансионе мисс Саламанки. Узнав Алису получше, я поняла, что она – славная девчушка. Когда мы только познакомились, Алиса показалась мне хорошенькой дурочкой, которая никогда бы не посмела запачкать руки или поцарапать обувь.
Я ошибалась.
Алиса здравомыслящая, хоть и немного робкая. Правда, чересчур трепетно относится к правилам. Но добра, как само Рождество, и преданна как никто. Не заглядывает в рот Терезе Трезелтон день напролет, подобно остальным. Алисе нет дела ни до Терезы, ни до школы. Она тоскует по дому и любимым бабушке с дедушкой. Можно ли ее за это винить?
До сегодняшней находки я бы сказала, что соседство с Алисой – единственное хорошее событие, которое случилось со мной в пансионе мисс Саламанки.