Три женщины одного мужчины
Шрифт:
Сказала это Кира Павловна с такой величественной интонацией, что все присутствующие замерли. И только Ника, беспомощно посмотрев на сестру, тихонько завыла и на полусогнутых подалась к бабке.
– Бабулечка, я останусь.
– Нет уж, не надо. Всю ночь слезы лить будешь. И так-то тошно, а тут еще тебя успокаивай.
Кира Павловна была права: Вероника раскиселивалась на глазах, и единственное, что ей было показано в эту минуту, так это полноценный сон, в простонародье опасно называемый «мертвым».
Возмущению Женечки Вильской не было предела: мало того, что старуха ломила прямо-таки из колена, она еще попутно задевала
– Только не ты! – распорядилась Евгения Николаевна и танком двинулась на Киру Павловну. – У тебя ребенок маленький.
Наступило время вытаращить глаза Вере, потому что аргументация матери не имела ничего общего со здравым смыслом: у тридцатисемилетней Ники была семилетняя дочь, которая наверняка бы спокойно отнеслась к материнскому отсутствию дома, потому что была окружена заботой любящего отца. Но Евгения Николаевна была на сей счет другого мнения, поэтому по-матерински ограждала своего ребенка от повторения психической травмы, связанной с уходом отца. «Нечего душу рвать, – решила про себя Женечка Вильская и мысленно расставила руки: – Не пущу!»
– Ну почему? – закапризничала Ника и вцепилась в бабушку с такой силой, как будто это была их последняя встреча.
– Пусть Вера останется, – заявила Евгения Николаевна и с осуждением посмотрела на недогадливую старшую дочь.
– Я тоже хочу, – проскулила Вероника, но уже без той скорби, которая звучала в ее голосе буквально пять минут назад.
Вряд ли эта мысль была по душе Вере, но как только она представила, что вот отец, точнее его душа, здесь и наблюдает за ними, за их спорами, за всей этой мелкой ерундой, так решение пришло само собой: на правах старшей сестры Вера Евгеньевна заявила:
– Хватит спорить! Я с папой останусь.
Последняя фраза не ускользнула от внимания въедливой Киры Павловны, она тут же отреагировала:
– Ясно дело, не со мной. С папой она останется. Имей в виду, ляжешь здесь. – Старуха показала головой на диван, и Вовчик Рева вспомнил слова своей покойной матери о том, что «та еще стерва, эта Кирка Вильская, и будь ее воля, она бы таких всех по этапу отправила».
В целом Владимир Сергеевич думать о людях плохо не любил, поэтому выпад Женькиной матери никак не прокомментировал и послушно встал со стула, предполагая, что пора бы и честь знать: все-таки похороны, а не свадьба. «Со свадьбы тоже надо вовремя уходить», – промелькнула в Вовином сознании мысль и исчезла.
– Если я больше не нужен вам, Кира Павловна, то я пойду, – откланялся Вовчик Рева и только было собрался напомнить о том, что дома больная жена-инвалид, как Женькина мать подняла брови и изумленно поинтересовалась:
– А что же ты здесь столько сидишь, Вова?! Зоя-то у тебя целый день без присмотра.
– Ну как же, Кира Павловна, – засуетился Владимир Сергеевич Рева, но не успел вымолвить ничего вразумительного, потому что бойкая старушка сама определила суть проблемы:
– Разве я, Вова, не понимаю? – скорчила она скорбное лицо. – Хоть отдохнул немного. Зоя-то ведь у тебя такая капризная, такая капризная! – Об этом Кира Павловна сказала с такой интонацией, что несведущему в делах Вовиной семьи человеку могло показаться, что Зоя Рева ни много ни мало капризная принцесса.
– Надо же, как подвела! – хмыкнула Евгения Николаевна и с уважением посмотрела на бывшую свекровь. Складывалось ощущение, что от Киры
– Иди, Вова, иди, – запела старуха, но, как только в поле ее зрения попали Женечка с Нютькой, голос ее поменялся: – И вы идите!
Евгении Николаевне только это и было нужно. Подцепив зареванную Веронику, она проникновенно потрепала по плечу старшую дочь, галантно произнесла: «Постарайся отдохнуть» – и вымелась из выстуженной кондиционером квартиры в душный вечер. Ника плелась рядом и все время переспрашивала: «Может, надо остаться все-таки? Может, надо?» «Не надо!» – заверила ее мать и, вцепившись мертвой хваткой, потащила дочь в счастливое детство.
– Все ушли? – проскрипела Кира Павловна, когда в квартире воцарилась полная тишина.
– Все, – немногословно ответила Вера и села рядом с бабкой.
– Слава богу, – очень тихо произнесла Кира Павловна и осела, как мартовский сугроб. – Сил уже никаких не было. Говорят, говорят… О чем говорят?
Вера с подлинным интересом посмотрела на бабушку. В ее облике больше не было ни властительной Киры Павловны, ни бойкой пересмешницы Киры. Перед Верой сидел невнятный негатив того, что сегодня могли наблюдать приходившие в дом. Складывалось ощущение, что у Киры Павловны было какое-то свое представление о том, как вести себя во «дни тягостных раздумий» и вселенской беды. И это представление не имело ничего общего с традиционным поведением матери, потерявшей единственного сына. При этом Вера точно знала, ее бабка не была бесчувственным человеком. Просто точно так же, как и лежавший в гробу Евгений Николаевич Вильский, да что греха таить, как и сама Вера, переживала она столь глубоко, что со стороны могло показаться – суха, тверда и непоколебима.
– Бабуль, – Кира Павловна устало подняла голову, – пойдем, я тебя чаем напою?
– Не хочу я, Верочка, чаю, – хотела она махнуть рукой, но не смогла и сделала вид, что убирает с колен какую-то соринку. – Мне б знаешь сейчас чего?
– Чего? – Вера готова была бежать за этим «чего» на край света.
– Мне б крысиного яду, Вера. – Кира Павловна горько заплакала. – Радовалась, что живу. Все Митрофанову с первого этажа жалела. А сейчас вот думаю, радоваться надо было за убиенную. Поди, смотрит на меня сверху и язык показывает. Не любила ведь она меня…
Речь Киры Павловны снова сбила Веру с панталыку. «Актриса, блин!» – простонала она и подкатила к бабке ее знаменитую «тачанку».
– Говорят, завтра день пролетит очень быстро, – больше для себя произнесла Вера и пошла по направлению к кухне, не оборачиваясь на плетущуюся следом Киру Павловну.
– Скорей бы, – вдогонку внучке прошелестела та. – Обрезание надо было пацану делать, сейчас бы, как татары, сидели и чай с курагой пили.
– В смысле? – резко обернувшись, Вера чуть не сшибла с ног бабку.
– А че? Ты не знала, что ли? Татары своих дома не держат. Покойника, как куклу, завернут и бегут к себе на кладбище, пока солнце не село. Нормальные люди, все как один богатые.
Как был связан мусульманский обряд погребения и материальный достаток, Вера так и не уразумела, не было сил копаться в бабкиных мыслях. Она просто налила горячего чая в кружку и подвинула усевшейся за стол Кире Павловне.
– Сахар, – скомандовала та и призывно подняла вверх чайную ложку.
«Вот так же она и отцом командовала», – подумала Вера и не тронулась с места.