Три женщины одного мужчины

Булатова Татьяна

– Не буду, – отказывалась Кира Павловна, но без вызова, а с грустью. По природе отходчивая, она устала жить в обиде на сына. И вообще давно уже смирилась с разводом младших Вильских, по-житейски рассудив: «Всякое бывает».

«Нет», – не соглашался с ее доводами Николай Андреевич и становился мрачнее тучи всякий раз, как Кира Павловна заводила разговор о примирении.

– Я себя уважать перестану, – объяснял свою позицию старший Вильский, наверняка страдавший из-за собственной принципиальности.

– А вдруг ты умрешь? – предлагала

ему такой вариант развития событий Кира и, недобро прищурившись, смотрела на мужа.

– Почему? – крякал от неожиданности Николай Андреевич.

– Ну, вдруг? – пытала его жена. – Мне что, Женьку на твои похороны даже не пускать? Так и держать за закрытыми дверями?

– Ну вот что ты говоришь, Кира? – Николай Андреевич даже не знал, как реагировать на слова жены. – При чем тут это?

– А при том, – сурово изрекала Кира Павловна и излагала свою позицию, разрубая ладонью воздух. – Я – мать, – напоминала она мужу. – И я хочу знать, как живет мой сын. Почему я не могу пригласить его в гости? Его и Любу?

– Кого? – старший Вильский делал вид, что ему незнакомо это имя.

– Любу, – топала ножкой Кира Павловна.

– Я не знаю, о ком ты говоришь, – отказывался понимать жену Николай Андреевич и закрывался газетой.

– А еще говоришь, что я эгоистка, – шипела Кира Павловна и выхватывала газету из рук мужа. – Ты этот, знаешь кто?

– Кто? – устало переспрашивал жену Вильский.

– Э-э-эх, – поворачивалась спиной к мужу Кира Павловна, так и не найдя нужного слова.

– Ну что? – с надеждой переспрашивала дочь Анисья Дмитриевна.

– Ничего, – махала рукой Кира и закрывала глаза, всем видом показывая матери, что разговор «с самим» был абсолютно бесполезным.

Первой не выдержала Анисья Дмитриевна и пошла на поклон к Николаю Андреевичу.

– Я вас не неволю. – Вильский внимательно выслушал тещу. – Поступайте, как считаете нужным. Он вам внук.

– Николай Андреич, – взмолилась Анисья Дмитриевна, – мне ведь уже знаете сколько?

Вильский молчал.

– Мне ведь столько, что сегодня я здесь, а завтра… – Она махнула рукой и показала на потолок. – Дозвольте…

– Я ничего не запрещал. – Николаю Андреевичу стало неловко. – Я только высказал свое суждение. А вы как хотите…

– Ну, так ясно, как хочу. И обманывать не могу. Он ведь у меня один, внук-то.

– И у меня, – прошипела подслушивавшая под дверью Кира Павловна, но в комнату не вошла, поостереглась.

– И у меня, знаете ли, – потупился Николай Андреевич, и этот жест Анисья Дмитриевна расценила как негласное соизволение.

На следующий после знаменательного разговора день Евгений Николаевич, увидев бабушку у входа в НИИ, почувствовал, что сердце забилось с особой радостью. С той самой, которая налетала на него после возвращения из пионерского лагеря в родной дом. Ему захотелось броситься к ней, но он справился с собой и подошел степенно, как и подобает взрослому человеку. Люба шла следом, глядя на Анисью Дмитриевну

прямо и спокойно. В лице спутницы Вильского не было и тени смущения, потому что по закону она была официальной женой Евгения Николаевича и стыдиться ей было нечего.

– Баба! Ты?! – Вильский нагнулся к Анисье Дмитриевне, отметив, что та стала как будто еще меньше ростом.

– Я, – всхлипнула та и уткнулась внуку в плечо.

– Ба-а-аб, ну что ты плачешь? – прижал ее к себе Евгений Николаевич и погладил по спине.

– Я не плачу. – Анисья Дмитриевна вытерла ладонью слезы и схватила Вильского за руку, словно напугавшись, что он прямо сейчас растворится в воздухе.

– Здравствуйте, – почтительно поздоровалась с ней Люба и встала рядом с мужем.

– Здравствуйте, – прошептала Анисья Дмитриевна, смутившись.

– Баб, это Люба, – представил супругу Вильский.

– Здравствуйте, – снова шепотом повторила Анисья Дмитриевна, готовая признать Любу безоговорочно хотя бы потому, что эту женщину выбрал ее внук. А раз так, то извольте считаться.

– Пойдем к нам, – пригласил бабушку Вильский. – Посмотришь…

Анисья Дмитриевна отрицательно замотала головой, тут же сослалась на занятость, а потом жестом показала Евгению Николаевичу, чтобы тот нагнулся к ней.

– Мне бы поговорить, – сказала она и виновато добавила: – С тобой…

– Я пойду потихоньку, – шепнула Люба мужу и доброжелательно попрощалась с Анисьей Дмитриевной. – А вы разговаривайте. Не буду мешать.

Вильский с благодарностью посмотрел на жену, наивно предположив, что та прониклась важностью момента.

– Иди, Любка. Я догоню.

– Не надо, – остановила она мужа и медленно пошла к институтским воротам.

– Я скоро, – крикнул ей вслед Вильский, но Люба даже не обернулась.

– Не обиделась? – озаботилась тут же Анисья Дмитриевна.

– Да что ты! – обнял бабушку Евгений Николаевич и повел по институтскому скверу к скамейке. – Ч-черт! – выругался Вильский, обнаружив на скамье комья грязи.

Эта странная мода молодых людей залезать на лавки с ногами приводила Евгения Николаевича в бешенство. «Зачем?!» – пытал он падчерицу, давно вышедшую из подросткового возраста, но, видимо, в сознании Вильского она ассоциировалась именно с ним. «Чтобы лучше видеть тебя!» – паясничала Юлька, не видя, в сущности, ничего дурного в том, что люди садятся на скамью именно таким образом.

– Грязно как, – посетовала Анисья Дмитриевна, но тут же нашла выход, отыскав в недрах своей хозяйственной сумки большой полиэтиленовый пакет «на случай». – Сядем, – пригласила она внука.

Вильский уселся кряхтя и тут же потянулся за сигаретой.

– Все куришь, Женечка?

– Курю, баб, – подтвердил Евгений Николаевич и щелчком выбил сигарету из пачки.

– Вот, – засуетилась Анисья Дмитриевна и достала из-за пазухи свернутый конверт с затертыми краями. – Возьми-ка!

– Это что? – протянул руку Вильский.