Три женщины одного мужчины
Шрифт:
Евгений Николаевич от этих слов тут же потерял нить происходящего на сцене и, вжавшись в обитое бархатом кресло, почувствовал, что женщина, сидящая рядом, украла у него мысли и облекла их в самые правильные слова.
– Осуждаете? – Марта повернулась к Вильскому вполоборота и искоса посмотрела на него.
– Нет. – Евгений Николаевич собирался с духом. – Удивляюсь.
– Чему? – прошептала Марта Петровна, и на нее зашикали соседи по ряду.
– Давайте уйдем, – предложил Вильский и протянул Марте руку.
– Давайте, – мгновенно согласилась Марта Саушкина и потащила Евгения
В тот вечер они практически ничего больше не говорили. Истосковавшийся по женской ласке Вильский курил на шелковых простынях Марты Петровны и вполуха слушал ее нежный щебет.
– Может, на ты? – хрипло предложил Евгений Николаевич и окинул взглядом округлые и не по возрасту упругие формы лежавшей рядом женщины.
– А стоит? – Марта явно была не такой простой, какой показалась на первый взгляд.
– В смысле?
– В прямом, – прищурилась она и облизнула губы. – Завтра вы все взвесите и решите, что в вашей жизни произошло еще одно забавное приключение.
Вильский поморщился.
– Я не по этой части. У меня, если что и случается, то всерьез и надолго. Как хроническая болезнь.
– А потом происходит чудо, и вы исцеляетесь, – иронично откомментировала Марта.
– Ну… можно и так сказать.
– Тогда тем более, – она приподнялась на локте, и с ее круглого, покрытого веснушками плеча соскользнула шелковая розовая бретелька. – Завтра вы придете в себя и исцелитесь.
– А до завтра у меня есть еще один шанс? – глухо проговорил Вильский и потянулся к Марте.
– Не думаю, что надо спешить, – без всякого кокетства произнесла Марта Петровна и повернулась к своему партнеру спиной. Евгению Николаевичу не было видно – она улыбалась.
То, что ему отказали, да еще и в столь щекотливой ситуации, задело Вильского за живое: он поднялся с кровати, медленно натянул на себя брюки, попутно отметив, что те стали значительно свободнее в талии, и объявил, что едет домой.
– Спасибо вам, Евгений Николаевич, – томно промурлыкала Марта и улеглась, закинув руки за голову.
– За что? – Вильский аккуратно застегнул запонки на рубашке.
– За все. Мне было очень приятно с вами. Я даже по-своему удивлена…
– Чем?
– Обычно мужчины в вашем возрасте не такое не способны. Очень неожиданно…
Евгений Николаевич покраснел, но не от стыда, а от удовольствия.
– Мне кажется это абсолютно нормальным, – явно переоценивая собственные силы, ответил Вильский.
– Я так не думаю… – со знанием дела протянула Марта и кокетливо поправила сползшую бретельку. – Можно я не буду вас провожать? – зевнула она, всем своим видом демонстрируя особую женскую утомленность. – Позвоните, как доберетесь до дома.
– Я позвоню вам завтра, – пообещал Евгений Николаевич и, поправив галстук, нагнулся над Мартой, чтобы поцеловать ей руку.
В ответ мадам Саушкина изобразила нечто напоминающее смущение и зарылась лицом в подушку.
– Спокойной ночи, – попрощался с ней Вильский и покинул гостеприимный дом известной верейской тамады. Впервые за несколько месяцев он пребывал в почти забытом состоянии полета, когда все кажется по плечу. Захлопнув за собой дверь, Евгений Николаевич даже попытался сбежать вниз
«Попалась птичка в клетку», – улыбнулась Марта и, легко соскочив с кровати, подбежала к задрапированному розовым тюлем окну. Женская интуиция безошибочно подсказала ей, что сейчас она увидит Вильского, рассматривающего светящиеся окна. Марта Петровна смело отдернула занавес, помахала ему рукой и жестом показала, что ждет звонка.
– Я позвоню, – прошептал себе под нос Евгений Николаевич и исчез в темноте.
«Конечно, позвонишь», – мысленно подтвердила Марта, и с нее разом слетела вся наигранная бодрость: сгорбившись, она села на кровать, достала из тумбочки лосьон и, смочив ватный диск, начала медленно смывать с себя косметику.
Пока Марта Петровна раздумывала о том, что красота требует жертв, на минуту в ее сознание закралась мысль, что «на чужом несчастье счастья не построишь». Но вера в любовь заставила ее встрепенуться и отогнать ненужные сомнения: «Каждый сам кузнец своего счастья. В конце концов, я мужика из семьи не уводила. Да и не по зубам он Валюхе. Все равно бы ничего не вышло».
Впрочем, о бедной Валентине, невольно устроившей судьбу влюбленных, и она, и Вильский вспоминали с особой благодарностью. «Если бы не ты!» – не уставала говорить «спасибо» Марта и грозилась сделать двухметровую бабищу подружкой невесты у себя на свадьбе. «Подожди пока, – язвила ее злопамятная Валя, – вдруг не женится?» «Женится! – самонадеянно восклицала Марта и балагурила: – Куда он денется – влюбится и женится».
– Не сейчас, – сразу же пресек любые обсуждения Евгений Николаевич в ответ на вопрос, как будут выглядеть их отношения.
– Почему? – растерялась Марта Петровна, всерьез планировавшая совместное будущее почти завтра.
– Мне нечего тебе предложить, – мрачнел Вильский, вспоминая запущенную до безобразия квартиру матери. Кира Павловна, словно нарочно, завидуя сыновьему счастью, мудровала над ним и категорически сопротивлялась любым нововведениям на своей территории. «Давай я душевую кабину поставлю», – предлагал ей ценивший чистоту и комфорт Евгений Николаевич. «А как я мыться буду?» – подскакивала на месте Кира Павловна. И Вильский терпеливо объяснял матери весь процесс от начала до конца. «Нет! – отказывалась от благ цивилизации Кира Павловна и добавляла: – Это не мытье, а одно мучение». «Так ты даже не пробовала!» – начинал раздражаться Евгений Николаевич, измученный ее капризами. «И не буду! – заявляла она ему и показывала нужное направление: – У своей ставь, а в моем доме – я хозяйка».
– Не переживай, кот, – успокаивала Вильского Марта и обещала повлиять на Киру Павловну.
– Это бесполезно! – Евгений Николаевич хорошо представлял, во что это может вылиться. Но Марта Петровна была уверена в своих дипломатических способностях и тайком от Вильского делала необходимые шаги.
– Кира Павловна! – щебетала она в ухо недовольной старухи. – Мы тут с Женей посовещались и подумали, может, нам ремонт у тебя сделать?
– Это кто? – притворялась глухой Кира Павловна и, несколько раз прокричав «Алле! Алле!», вешала трубку.