Три жизни
Шрифт:
Когда в начале осени мисс Матильда вернулась обратно в свой дом, старой Кати там уже не было.
— Мне даже и в голову не могло прийти, мисс Матильда, что старая Кати сможет так с нами поступить, — сказала Анна, — она же так убивалась, когда вы уехали, и я заплатила ей вперед за целое лето, но они, похоже, все одним миром мазаны, мисс Матильда, ни одной нельзя доверять, ни на грош. Вы же сами знаете, что Кати говорила, как она вас любит, мисс Матильда, и столько времени на этот счет разорялась, когда вы уехали, и потом вела себя лучше не бывает и работала тоже на славу, покуда в самой середине лета я не заболела, и тут она уехала, и оставила
Про старую Кати больше никто ничего не слышал.
После этого несколько месяцев вопрос насчет младшей прислуги так и висел нерешенным. Много кто приходил, и много кто уходил, но подходящей так и не нашлось. В конце концов, Анна услышала про Салли.
Салли было шестнадцать лет, и она была самая старшая в семье, где кроме нее было еще десять детей. За Салли следом они шли все мельче и мельче, и никто не сидел дома, потому что все зарабатывали на хлеб, если, конечно, не считать самых мелких.
Салли была хорошенькая блондинка, и всегда улыбалась, и она была немка, бестолковая и немного туповатая. У них в семье, чем мельче были дети, тем способнее. Самая умненькая у них была малышка лет десяти. Она работала на полный день у одной семейной пары, которая держала салун; так вот она у них мыла посуду и получала достойную поденную плату, а младше нее у них была еще одна девочка. Эта выполняла всю работу по дому у одного доктора, холостяка. Все-все делала, всю домашнюю работу, и каждую неделю получала свои честные восемь центов. Анна всякий раз возмущалась, когда ей рассказывали эту историю.
— Мне кажется, мисс Матильда, что центов десять он уж во всяком случае должен ей платить. Восемь центов — такая жалкая сумма, а она ведь делает для него всю работу по дому, да еще такая умница, не то что наша дуреха Салли. Салли никогда бы ничему как следует не научилась, если бы я ее не пилила день и ночь, хотя, в общем, Салли девушка славная, у меня к ней душа лежит, и толк из нее будет.
Салли была добрая и послушная немецкая девочка. Она никогда ничего не говорила Анне поперек, и не огрызалась, совсем как Питер, старушка Малышка или крошка Шарик, и хотя в доме вечно звучал резкий Аннин голос, хотя она все время пыталась хоть кого-нибудь, да усовестить, хоть кому-нибудь, да устроить нагоняй, в целом на кухне царили мир и спокойствие.
Анна была теперь для Салли прямо как мать, как добрая и твердая немецкая мать, которая следит за каждым шагом дочери и выговаривает ей за всякую мелочь, чтобы удержать от неверных шагов. Те искушения, которые подстерегали Салли, и те проступки, которые она совершала, имели много общего с проступками и искушениями, свойственными оболтусу Питеру и жизнерадостному крошке Шарику, и всех троих Анна держала в ежовых рукавицах одними и теми же способами.
Главным недостатком Салли, помимо того, что она вечно все забывала и никогда не отмывала руки дочиста, прежде чем подавать на стол, был мясников мальчишка.
Этот мясников мальчишка
— Салли такая хорошенькая, мисс Матильда, — говорила Анна, — и такая уж она бестолковая, и такая глупая, и все-то норовит надеть красный жакет, и волосы себе накудривает утюгом, смех один, да и только, вот я ей и говорю, что если бы она хоть раз отмыла руки как следует, так это было бы куда лучше, чем целыми днями расфуфыриваться ради этого мальчишки, но только нынешней молодежи, ей хоть кол на голове теши, мисс Матильда. Салли хорошая девочка, но мне приходится все время за ней приглядывать.
Тень подозрения сгущалась над Салли все сильнее и сильнее: что те вечера, когда у Анны выходной, она проводит с этим мальчишкой, на кухне. Однажды утром голос у Анны взвился пуще обычного.
— Салли, это не тот банан, который я вчера купила в дом для мисс Матильды, ей на завтрак, а ты сегодня с утра пораньше куда-то выходила из дому, что ты делала на улице?
— Ничего, мисс Анни, просто вышла воздухом подышать, вот и все, а банан тот же самый, нет, правда, он самый, мисс Анни.
— Салли, как ты можешь так говорить после того, что я для тебя сделала, и мисс Матильда тоже к тебе прямо как к дочери родной. Никаких бананов с такими вот пятнышками я вчера домой не приносила. Я тебя насквозь вижу, ведь приходил к тебе вчера этот твой мальчишка, и слопал его, пока меня не было, а ты сегодня утром пошла и купила другой. Только не ври мне, Салли.
Салли поначалу напрочь все отрицала, но потом сдалась и сказала, что мальчишка был, и, когда услышал, как пришла Анна и ключ проворачивается в замке, то схватил банан со стола и убежал.
— Но я теперь ни за что его больше сюда не впущу, мисс Анни, вот честное вам слово, — сказала Салли.
И на несколько недель все успокоилось, а потом Салли с ее дурацкой простотой снова начала по вечерам наряжаться в красный жакет, нацеплять свои цацки и палить волосы утюгом.
Как-то раз, роскошным вечером в самом начале весны, мисс Матильда стояла на крылечке у распахнутой настежь двери, и ей было радостно на душе оттого что вечер выдался такой славный. И тут к дому подошла Анна, хотя этот вечер был у нее выходной.
— Не запирайте, пожалуйста, дверь, мисс Матильда, — тихим голосом сказала Анна, — не хочу, чтобы Салли знала, что я дома.
Анна тихо прокралась сквозь дом, к самой кухонной двери. Как только она коснулась дверной ручки, при одном этом звуке внутри раздался шум и грохот, и Салли сидела в кухне одна-одинешенька, но, вот ведь незадача, мясников мальчишка, убегая, забыл свое пальто.
Сами видите, что жизнь у Анны была тяжелая и многотрудная.
С мисс Матильдой у Анны тоже были свои трудности.
— И я, значит, работаю как проклятая, и работаю, и работаю, только чтобы сэкономить деньги, а потом вы идете и тратите их на всякие глупости, — причитала Анна, когда ее хозяйка, женщина большая и беззаботная, приходила домой с какой-нибудь фарфоровой безделушкой, гравюрой, а то иногда и с целой картиной, маслом, под мышкой.
— Но, послушай, Анна, как же ты не понимаешь, — возражала ей мисс Матильда, — если бы ты не экономила деньги, разве я смогла бы покупать все эти вещи, — и Анна таяла, и вид у нее делался довольный, пока она не узнавала, сколько это стоит, и не заламывала в ужасе руки.