Три зимовки во льдах Арктики
Шрифт:
Измерение глубины мы начали довольно поздно - с 16 часов 5 минут, так как с утра Ефремов, Буторин, Гаманков и Гетман были заняты на гидрологической станции: с 9 до 16 часов им удалось взять 16 проб воды с различных горизонтов, до глубины в 2 000 метров включительно.
И вот после пятиминутного перерыва работы возобновились. Я решил на этот раз действовать сугубо осторожно, к для начала мы вытравили всего 3 600 метров троса.
В 17 часов 40 минут мы выбрали весь лотлинь. Прибор Токарева благополучно вернулся на поверхность. Механики засияли, увидев свое детище целым и невредимым.
– А ну, давайте на четыре тысячи двести!
– сказал я Буторину, дежурившему у лебедки.
Боцман пустил свою машину в ход, и через полчаса блок-счетчик отметил, что наш лотлинь находится на глубине, превышающей 4 километра.
В 19 часов 55 минут мы снова выбрали трос. Снова прибор Токарева вынырнул из воды, и снова его храпцы оказались раскрытыми. Ни одной крупинки грунта нам не удалось обнаружить в трубке прибора. Океан был значительно глубже, чем мы предполагали.
– Давайте на четыре тысячи семьсот пятьдесят!
– скомандовал я.
Тонкая стальная нить в третий раз ушла в воду.
В 20 часов 35 минут мы начали выбирать лотлинь. Выбирали его медленно в течение полутора часов. Как будто бы все шло хорошо. Но в самом конце опыта (под водой оставалось лишь 550 метров троса) неожиданно произошла новая авария: когда замок сращенной проволоки проходил через блок, послышался легкий хруст металла, и в то же мгновение конец троса с прибором скрылся в стылой воде...
Я стиснул зубы. Всякому терпению есть предел. Мы могли скрепя сердце примириться с потерей полукилометрового троса. Но каждый раз топить в майне новый прибор - это уже слишком большая роскошь... Пришлось скомандовать:
– Остановить мотор! На сегодня довольно...
Нахмуренные люди разбрелись по своим каютам.
Полмесяца не вспоминали мы о глубоководных измерениях. Со страниц вахтенного журнала после злополучного опыта, произведенного 11 февраля, слова «трос» и «изготовление прибора» исчезли без следа.
Но потом, когда горечь поражения немного рассосалась, мы снова начали подумывать об опытах.
Все чаще поглядывал я на трубки для измерения глубин, лежавшие без пользы в кормовом твиндеке. После двух неудач было бы просто бесчеловечно заставлять механиков работать над приготовлением третьего прибора. Но почему бы нам не попытаться еще раз применить готовые трубки? Тем более что в нашем распоряжении остается более 4000 метров готового троса!
Как выяснилось, эти трубки, лежавшие без пользы, беспокоили не только меня. Однажды Буторин, начав, как обычно, разговор издалека, неожиданно напомнил:
– Константин Сергеевич, там у нас трубки лежат...
Я сразу понял, к чему клонит свою речь боцман, но сделал вид, что не понимаю.
– Какие трубки?
– Да эти самые... Для глубин...
– Ну и что же?
– Да как вам сказать? Может, сгодились бы они нам на что-нибудь?
Я невольно улыбнулся и сказал:
– Сгодятся, Дмитрий Прокофьевич, сгодятся...
* * *
Если бы удалось хоть один раз измерить глубину и добыть пробу грунта со дна океана, и то наука нас горячо поблагодарила бы. Оставлять
У нас было две трубки для измерения глубин. Значит, мы могли провести еще по крайней мере два опыта. Необходимо было лишь увеличить запас проволочного троса. А это мы могли сделать теперь довольно быстро.
Поговорив с товарищами и увидев, что люди охотно возьмутся за дело, я решил готовиться к восьмому промеру.
8 марта, когда мы дрейфовали уже далеко за 86-й параллелью, Буторин, Шарыпов и Гетман снова взялись за изготовление троса. Механики начали ремонтировать мотор «Симамото», чтобы он в решающую минуту не подвел нас, как это было 15 января. Гаманков помогал механикам, вращая вручную шпиндель токарного станка.
Уже через трое суток все приготовления к измерению глубины были закончены.
Но тут возобновились подвижки льда. 13 марта пришлось отменить магнитную станцию: лед под снежным домиком ходил ходуном, а магнитометр не мог дать точных показаний.
Только к 15 марта, когда «Седов» находился на 86°25',1 северной широты и 108°06' восточной долготы, льды несколько успокоились. Мы поспешили начать свои опыты, хотя мороз достигал 35 градусов. Помня, что во время последних промеров мы обнаружили большие глубины, я решил для начала вытравить 4800 метров, а затем постепенно увеличивать длину троса до тех пор, пока не удастся нащупать дно.
В полдень лотлинь уже был спущен в майну, и механики включили мотор. Трос медленно пополз вверх. Все внимательно следили за движением быстро обледеневающей нити. Шарыпов, дежуривший у майны, съежился и подался вперед, готовый в любое мгновение броситься к тросу и схватить его, если и на этот раз какой-либо замок разойдется.
К часу дня из воды вышло 4 400 метров троса. И вдруг на льду поднялась какая-то возня и раздались крики:
– Колышка!
– Стоп! Оборвало!..
– Поймал! Поймал!..
Оказывается, из воды показался спутанный спиралью трос, возникла колышка, и линь лопнул. Но в то же мгновение Шарыпов ловким, точно рассчитанным движением перехватил оборвавшийся конец и удержал его в нескольких сантиметрах от воды.
Лебедку остановили. Я спустился на лед, и мы начали выбирать трос вручную. Метр за метром ложились на лед витки подхваченного Шарыповым конца. Он был весь изуродован колышками и... в нескольких местах перепачкан серым, глинистым илом.
Добыты первые пробы грунта
Земля! Земля, добытая со дна океана! То, за чем мы так долго и безуспешно охотились... Я бережно снимал с проволоки быстро замерзавшие крупицы этой, жалкой грязи и любовался ими, как самым дорогим сокровищем. Сколько сил и энергии затратили мы, чтобы добыть их!
К 13 часам 15 минутам мы вытащили из майны вручную 300 метров троса. Это было все, что нам удалось спасти, - остальные 100 метров вместе с трубкой были оборваны.