Трибунал : брачная комедия, судебная комедия и водевиль

Войнович Владимир Николаевич

Лариса. А почему?

Председатель. Потому что. Неблагодарные твари. Я его кормлю, одеваю и обуваю. Я ему покупаю все, что ему хочется. Скутер, велосипед, горные лыжи, компьютер, айпад, айпод, айфон, часы швейцарские, а он говорит, что он меня стыдится.

Лариса. Какой молодец!

Председатель. Молодец?

Лариса. Конечно. Раз вы сами стыдиться не умеете, он делает это за вас. Он пытается спасти от позора вашу фамилию и хочет, чтобы вы не делали того, что делаете.

Председатель. Глупость какая. Не делать того, что делаю. А что делать?

Лариса. Это зависит от того,

есть ли у вас совесть. Если ее у вас нет, то вы можете делать что хотите, она вас мучить не будет. То, чего нет, не болит. А если она у вас есть, то вам ее надо бояться больше всего. Вы думаете, что на нее можно наплевать, но она вам потом докажет, что плевать на нее нельзя. Она вас будет тревожить, она не даст вам спокойно жить, она будет терзать вас по ночам и спрашивать: Мешалкин, зачем ты это сделал? И все, что вы получите за то, что на нее наплюете — продвижение по службе, повышение зарплаты, премии, награждение орденом, — все это вам будет не в радость, кусок не полезет вам в горло, и мальчики кровавые, они все-таки до вас доберутся.

Председатель. Замолчи, глупая баба, и не пори ерунды! Ничто меня мучить не будет. На свете есть тысячи судей, которые ничем не лучше меня, они выносят любые приговоры и не страдают.

Лариса. Зато вы представляете, если вы совершите хотя бы один честный, принципиальный и благородный поступок, как высоко вы взлетите в глазах общества. Ваш сын будет вами гордиться. Люди будут смотреть на вас с восхищением, люди будут показывать на вас своим детям, они будут говорить им: смотри, вон идет судья Мешалкин. Самый благородный судья на земле. Это он сделал понятие «Мешалкин суд» синонимом честного правосудия…

Председатель. Врешь ты все. Если я буду так делать, как ты говоришь, никакого Мешалкина суда не будет. Меня просто разжалуют, выгонят с работы — и кем я тогда буду?

Лариса. Героем. Вы не хотите стать героем?

Мешалкин. Героем? Хочу. Очень хочу стать героем. (Выдерживает долгую паузу.) Но боюсь.

Оба уходят.

Сцена десятая

На опустевшей сцене появляется Бард с гитарой на ремне. Поправляет реквизит, подходит к Фемиде, меняет повязку на глазах. Один глаз открывает, другой закрывает. Обращается к публике.

Бард. Должно же в жизни что-то меняться. (Поет под гитару.)

— Зачем расцветаешь? — спросили цветок. Ответил: — Затем, чтобы цвесть. — Но есть ли в цветенье какой-нибудь прок? Ответил: — Наверное, есть. А если и нету, судьбе навсегда Спасибо за краткую честь: Пред тем как, завянув, пропасть без следа, Хотя бы немного поцвесть.

Появляется Лариса с плакатом на груди.

Лариса. Здравствуйте.

Бард. Здравствуйте.

Лариса. А вы все поете?

Бард. А я все пою.

Лариса. В мире происходит столько зла. Войны, насилие, уличная преступность, педофилия, работорговля, судебные расправы над невиновными, а вы все на своей гитарке трень-трень. Поете про цветочки.

Бард. А что же я должен делать?

Лариса. По-моему,

ясно что. Если у вас есть хоть капля гражданской совести и немного гражданского мужества, бросьте эту вашу гитару, выйдите на площадь, скажите, что, пока происходят такие безобразия, как это судилище над Подоплековым, вы не можете писать стихи, не можете петь ваши песни. Вспомните золотые слова: поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан.

Бард. Хорошие слова. Но, видите ли, это касается тех, кто может не быть поэтом, а я поэт.

Лариса. Но как поэт вы же можете делать что-то, чтобы мир стал хоть чуть-чуть лучше.

Бард. А я именно это и делаю, но своим способом. Выйти на площадь и погибнуть может каждый — но кто же воспоет подвиг погибших? Нет, дорогая, у меня другая задача. Вы слышали такие слова: «Господа! Если к правде святой/ Мир дороги найти не сумеет,/Честь безумцу, который навеет/ Человечеству сон золотой».

Лариса (почтительно). Это ваши стихи?

Бард. Нет, это Беранже. А мои вот эти. (Подбирая мотив, напевает.)

Я был недавно в недальнем Где-то. Там люди тесно живут, как в гетто. Суровый климат — зима без лета… И не хватает тепла и света. Неотличимы там день от ночи, Там люди бродят во тьме на ощупь. И хоть друг друга они не видят, друг друга крепко все ненавидят. Все злобой, словно мочой, пропахли и сами в злобе свой зачахли, как куст иссохший чертополоха. Не существуют, а прозябают. И только радость у них бывает, когда соседу бывает плохо. Сломал ли ногу, свернул ли шею, или украли в метро бумажник, иль терпит в чем-то ином лишенья, его соседям — и свет и праздник. Так жизнь проходит во тьме и злобе. Развлечься нечем душе и телу. Но если кто-то кого угробил, тогда, конечно, другое дело.

Ну как вам?

Лариса. Здорово. Только я бы на вашем месте все-таки уточнила. Вот вы пишете в «недальнем где-то». А зачем это «где-то»? Вы назовите конкретно, где именно. Или это вот «украли бумажник». У кого кто украл? Кто свернул шею? Кто кого угробил? Если бы вы заодно затронули проблему нелегальной миграции. Что, скажем, какой-то кавказец зарезал нашего русского парня. Тогда и правоохранительным органам было бы легче работать, и общественность осознала бы остроту ситуации. А вы все — где-то, кто-то, кого-то, чего-то…

Бард. Да, вы правы. Но я же не гражданский поэт, а лирический. Я пою о том же самом, но создаю образы обобщенные, метафорические. (Поет.)

Течет река, вода мелка, и мелки наши страсти. Мы ради лишнего куска рвем ближнего на части. Друг друга губим ни за что и ни за что терзаем, И перед тем, как впасть в Ничто, в ничтожество впадаем.

Лариса. А дальше что?

Бард. А дальше у меня не получается. Никак не найду концовку.