Трибунал : брачная комедия, судебная комедия и водевиль
Шрифт:
Подоплеков. Ну и что, что молчат? Возможно, у них такие вот молчаливые роли. Мне кажется, они изображают какое-то важное заседание. (Обращаясь к Председателю.) Господин артист, вы не скажете, какую вы роль исполняете?
На сцене происходит некоторое замешательство. Председатель переглядывается с Прокурором и Защитником, те пожимают плечами. К Председателю подбегает Секретарь и что-то шепчет ему в ухо.
Председатель. А-а, роль. (Подоплекову,
Подоплеков (Ларисе). Ну вот видишь, я тебе говорил, что это спектакль. А товарищ играет роль как бы председателя трибунала. (Председателю.) И что? И вы, очевидно, собираетесь как бы кого-то судить?
Председатель. Что значит «как бы»? Придумали эту дурацкую вставку «как бы» и суют куда ни попадя. Сегодня как бы хорошая погода, а вчера как бы шел дождь, а это как бы трибунал и как бы кого-то как бы будут как бы судить. Да не «как бы», а просто трибунал и просто будем судить. Без всяких «как бы».
Подоплеков. Извините, слова-паразиты. Не могу избавиться. Как бы значит, так сказать, в плане того что. Сейчас это все как бы так говорят, как бы, как бы. (Ларисе.) Вот видишь. Я же тебе говорил. Интересная как бы завязка. Раз есть, так сказать, трибунал, значит, он должен как бы кого-то судить. (Председателю.) Это примерно как у Чехова, правильно? Если на сцене висит ружье, значит, оно непременно когда-нибудь выстрелит. (Смеется.)
Прокурор. Еще как выстрелит! Так выстрелит, что о-го-го!
Защитник (печально). Выстрелит, выстрелит.
Председатель (знаком остановив Защитника, Подоплекову). А что вот вы про Чехова говорили? Он так и сказал, что если висит ружье, так оно обязательно выстрелит?
Подоплеков. Ну да, так и написал, что если, говорит, в первом акте висит, то во втором или третьем обязательно, говорит, бабахнет.
Прокурор. И вы с ним согласны?
Подоплеков. А как же я могу не согласиться, если такой авторитет, как Чехов, пишет. Это ж не то что теперешние, у которых в книгах только убийства, секс и мат. Иной раз такое наворотят, что я, взрослый человек, краснею, когда читаю. И вот не понимаю даже, куда государство наше смотрит. Согласен, цензуры нет и не надо, но ведь должны же быть какие-то ограничения. А если все позволено, мат, секс и так далее, значит, можно как бы и воровать, и насильничать, и убивать.
Лариса. Леня, зачем ты так? Ты даже не знаешь этих людей, а такие слова говоришь.
Подоплеков. А что я говорю? Я ничего такого не говорю. Я говорю только, что если можно петь под фанеру, торговать своим телом, писать в книгах всякие слова, показывать по телевизору секс, значит, можно воровать, насильничать,
Председатель. Вы считаете, можно?
Подоплеков. Что можно?
Председатель. Вы сказали: «Можно воровать, насильничать, грабить и убивать».
Подоплеков. Вы, господин артист, как-то выворачиваете и как бы даже вырываете мои слова из контекста.
Прокурор. О, какой эрудит! Знает даже слово «контекст».
Подоплеков. Ну конечно знаю. Я все-таки, слава богу, человек интеллигентный, образованный и любознательный.
Председатель. И верующий.
Подоплеков. Я?
Председатель. Вы сказали: «Слава богу». Неверующий так не сказал бы.
Подоплеков. Ну да. Сейчас мы все как бы верующие. А как же. Раньше были атеисты, кресты с колоколен сбивали, иконы топором рубили, в церкви свиней загоняли. А теперь все такие набожные, православные — просто жуть. Кресты носим, со свечками под образами стоим. А я вообще-то, честно сказать, не очень. Но когда о том о сем думаю, как оно все так получилось, то в голову невольно что-то закрадывается. Трудно, знаете, как-то представить, чтобы все это… ну, я имею в виду люди, коровы, собаки, ну и всякие другие звери, лягушки и насекомые сами по себе так вот, ну как бы из пыли возникли. Я думаю, там, может быть, какой-то такой вроде как высший разум как бы все-таки есть.
Председатель. Думаете, все-таки что-то такое имеется?
Подоплеков. Да, иногда думаю, что что-то все-таки такое есть.
Прокурор. А иногда думаете, что ничего нет?
Подоплеков. Ну да, иной раз такое тоже приходит в голову. Вот не далее как вчера пошел в супермаркет, пятисотенную бумажку взял, ну набрал в тележку триста грамм колбасы, двести сыра, пачку масла, гречку расфасованную, полез в карман расплачиваться, а моей пятисотки нет. Проверил правый карман, левый, в брюках, в пиджаке — нигде нет, Ну, думаю, значит, сперли или потерял. И так обидно мне стало. Ну, думаю, Бога нет. А тут какая-то тетенька говорит: мужчина, это не вы потеряли денежку? И подает мне мою пятисотенную. Нет, думаю, все-таки есть он. Но вы извините, я вас, вероятно, задерживаю. А вы кого, собственно, судить собираетесь?
Председатель. Что? Кого судить? Нам все равно кого. Ну, допустим, вас.
Секретарь. Да, допустим, вас.
Подоплеков. Меня? (Смеется.) А почему меня?
Председатель. А почему не вас?
Секретарь. Вот именно. А почему?
Подоплеков. Потому что меня вроде не за что. Я такой это, так сказать, самый простой человек. Инженер. Хожу на работу, смотрю по телевизору КВН, «Минуту славы», «Ледниковый период», а ничего такого как бы не совершал. (Садится на место.)