Тридцать тактов в стиле блюз
Шрифт:
Особенно мне нравилось перекинуться парой слов с пекарем, Робертом. Пока он неторопливо, со знанием дела, наливал в чашку молоко и чай, то успевал подбодрить проголодавшихся посетителей не только вкусной выпечкой и согреть горячим напитком, но и находил теплые слова, подпитывающие, не хуже лакомств.
– Привет, Джадд, – приветствовал меня Роберт, превращая стол в цветочный луг, накрыв
Я заказал Мелтон-Моубрейский пирог и стрескал его с таким удовольствием, что добавку получил за счет заведения, в награду за аппетит и непроизвольную рекламу.
Длительная пешая прогулка и сытный обед отняли много сил. В ногах и голове были одинаковые ощущения вязкости, грузности, немощности. Я решил посидеть еще немного у Роберта и, от нечего делать, принялся рассматривать других посетителей.
Внимание привлекла шумная компания. Четверо мужчин, довольно громко, что-то обсуждали. Какие-то фразы долетали до меня отчетливо, некоторые обрывками, но этого было достаточно, чтобы понять, что говорят они о модели корабля «Виктория» и об ее создателе – скульпторе Яне Бреннане.
Он был выходцем из нашего городка и многие жители гордились этим фактом, будто мастерство и слава земляка распространялись и на них.
В компании разгорелся спор между молодым, худощавым мужчиной с глазами на выкате, и пожилым господином с одутловатым, красным лицом.
Они спорили о том, сколько же скульптор провел часов за своей скрупулезной работой.
Двое других, не без удовольствия, наблюдали за конфликтом, по мере нарастания которого, пучеглазый все больше распалялся, таращил глаза, словно хотел поглотить ими оппонента, а тот парировал повышенным тоном и одышкой. Было видно, что препирательство давно вынесло обоих за рамки интереса к моделированию, истории и уж тем более личности Яна Бреннана, поместив спорщиков в более комфортные условия – на уровень незначительности, которую только и способен уловить и понять посредственный ум.
Припомнив полное название корабля, которое пишется с особым
– Роланду удалось, что-то выяснить? – поинтересовался я.
– Только предположения, Джадд. Если это инициалы, тогда буквы могут означать фамилию Голдфинч – щегол. Но это только теория, подогнанная под исходные данные. Роланд связался с несколькими людьми с такой фамилией. Все они отрицают принадлежность бронзовой фигурки их семьям. Дело нелегкое и небыстрое. Я позвоню, если что-то прояснится.
Мне пора было возвращаться домой. Я хотел приехать в город пораньше, так, чтобы успеть перед спектаклем встретиться с Вилфордом. После разговора с Эви я, все же, позвонил ему и предложил отправиться вместе к частному детективу. Он долго сопротивлялся, но потом согласился, что нам может понадобиться помощь, хотя бы в поисках Голдфинчей. Так что, мне нужно было поторопиться – переодеться и выезжать.
Я дольше обычного задержался возле зеркала. Пиджак стал мне велик. Сзади он комично топорщился складкой, словно я припрятал там хвостовой придаток, но не покупать же мне было новый. Я не любил их носить (это часто становилось предметом спора между мной и директором). Этот, случайно попавший в мой гардероб реквизит для выхода в свет, был единственным, вымирающим, или, даже, судя по его виду, вымершим экземпляром.
Я принял решение надеть его только перед входом в театр, в случае крайней необходимости и упаковал пиджак обратно в чехол. Затем еще раз взглянул на свое отражение, скорчил сам себе рожу и тут же спросил того, "потустороннего", зеркального Джадда: «Что это с ним?»
Дело было в том, что захотелось пойти наперекор общепринятому правилу, нарушить дресс-код и спросить, с вызовом, тех, кто в моем воображении уже не пускал меня в театр: «Как, по их мнению, предмет гардероба влияет на восприятие искусства?»
Конец ознакомительного фрагмента.