Тридцать три несчастья
Шрифт:
И действительно, Любка обнималась с жирным кавказцем, но при этом, грозно насупив брови, неусыпно следила за мужем.
— Да черт с ней! Забудьте! — Кирилл придвинулся к Рано, обхватил ее за тонкую талию и прошептал ей на ухо: — Дорогая моя, чудная… Пожалуйста, подарите мне один танец… Прошу вас…
Неожиданно Рано как-то выгнулась в его объятиях, положила руки ему на плечи и впилась губами в его мокрый, водочный рот. Поцелуй длился долго, она ласкала его густые волосы, он страстно прижимал ее к себе. Когда оба пришли в чувство,
Казалось, ничто на свете не могло разъединить их, но уже другая, чья-то посторонняя рука трясла Кирилла за плечо:
— Дима! Дима! Да очнись же ты!
Несостоявшиеся любовники отпрянули друг от друга. Рано в испуге таращилась на Любаню.
— Машка! Да что тебе от меня надо? Ты меня достала! — заорал Кирилл.
— Извините меня, — Любаня обратилась к Рано. — У нас непредвиденные обстоятельства. — Любка зыркнула на Кирилла: — Дима, отец пейджер прислал, маме очень плохо. Он «Скорую» вызвал. — Любаня мялась и грызла ноготь на большом пальце.
— Ах ты, господи! — всполошился Кирилл. — Марья, иди вниз, получи одежду, я сейчас.
Любку не надо было упрашивать. Она исчезла в дверях.
— Дорогая моя, чудная, роскошная женщина! — шпарил Кирилл раз и навсегда выученным монологом Вершинина. — Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной. — Он выхватил у Рано сигарету, сделал одну затяжку и загасил окурок в ее тарелке. — Изумительная будет жизнь…
— Дима, но она же врет! — вскрикнула Рано. — Это как-то связано с вашим моральным обликом?
— Светлая, чудная! Здесь темно, но я вижу блеск ваших глаз! Мать после второго инфаркта, неделю назад из больницы выписалась. Можно я вам позвоню?
Кирилл почти рыдал. Ошеломленная Рано протянула ему визитку, Кирилл схватил ее, на прощание поцеловал смуглую ладонь и смылся.
На улице их уже ждали. Четверо крепких мужчин окружили парочку плотным кольцом и оттеснили к близстоящему джипу. Дверца открылась, и Кирилла запихнули в машину на заднее сиденье. Трясущуюся, мгновенно описавшуюся от страха Любаню удерживали на улице.
— Ну что, Кирюша, допрыгался ты… — раздался низкий мужской голос с переднего сиденья.
Кирилл затравленно молчал.
— Для начала давай сюда бронзулетку. — Перед носом у Кирилла возникла широкая ладонь в лайковой перчатке.
Кирилл безропотно отдал браслет.
— На эти твои финты в «Космосе» и «Метрополе» мы смотрели сквозь пальцы. Смешно даже было. Кхе-кхе… — закашлял бас. — Ловкость рук, конечно, отменная, а вот соображалки-то нету…
— Да что я сделал-то? — взъерепенился Кирилл. — Чего вы, а?
— Ты, мальчик, совсем глупый. То, что твоя жена
— Я понял. Я больше не буду, — просто сказал Кирилл.
— Конечно, не будешь, — тоже просто ответили ему.
— Ну, так я пойду? — наивно поинтересовался Кирилл.
— Конечно, иди.
Кирилл дернулся к дверце, но замки щелкнули, похоронив его надежды.
— Через неделю принесешь пять тысяч баксов. Это тебе в назидание. А теперь иди.
Замки открылись.
— Да вы что?! — Кирилл не сдвинулся с места. — Где же я возьму? Да мне же за всю жизнь столько не заработать!
— Тебе — да. А вот жена…
— Да что она может-то в своем ларьке?
Рука в перчатке стукнула согнутым пальцем в окошко, и через секунду полуобморочная Любанька уже сидела рядом с мужем.
— Значит, так, голуби. Есть три пути. Первый — через неделю пять тысяч баксов. Второй — опять же через неделю все пять ларьков мадам Галдиной должны быть выкуплены на твое имя. — Жирный палец ткнул Любаньку в грудь.
— Как выкуплены? На какие шиши? — вступился за жену Кирилл.
— Последняя цена — восемь тысяч долларов.
— Ой… — Любанька тихо заскулила.
— Не дергайтесь. Бабки подвезут.
— То есть нам платить не надо? — уточнил Кирилл.
— За эту операцию не надо. Вот если она сорвется, то с вас, голуби, пять тысяч баксов. Или третий путь.
— А он какой? — заикаясь, вымолвила Любка.
— Ногами вперед. Причем всей семьей. Расходы на панихиду берем на себя. До скорого.
Дверцы распахнулись, и Любаньку с Кириллом выбросили на снег.
Пукнув им в лицо выхлопными газами, джип растаял в снежной поземке. Васильевская улица была пуста, по счастью, свидетелей позора не оказалось.
Утирая рукавом пальто мокрое от снега и грязи лицо, Кирилл попробовал встать, но ноги в лаковых туфлях разъехались по скользкому насту, и он плюхнулся на насиженное место. Любанька потирала разбитую коленку, тихонько охала, карабкалась, пытаясь подняться, но никак не могла справиться с описанной юбкой, вставшей на морозе колом. Любка уцепилась за мужа, но тот, брезгливо морщась, оттолкнул ее и отполз в сторону. Ему удалось встать на ноги. Громко матерясь, он стряхивал комья грязи с длинного черного пальто.
— Кирюша! Ну помоги же… — Любка сумела встать на четвереньки и пыталась ухватить мужа за брючину.
— Да пошла ты! — Кирилл дрыгнул ногой, Любка не удержала равновесия и опять упала, ободрав до крови руку о снежную корку. Ей хотелось умереть от горя и стыда, и она перестала бороться за жизнь.
Любанька завалилась на бок, закрыла глаза и затихла.
— О черт! Еще этого не хватало! — Кирилл схватил ее за воротник, натужно сопя, поставил на ноги и волоком потащил к метро.