Тридцать три – нос утри…
Шрифт:
– Не отдал? – спросила Зинуля.
– Винька и не взял бы. Видел же, что Рудольф почти нищий…
– А Петр Петрович… он не заходил к нему? – насупленно спросил Вовка.
– Не могу сказать. Чего не знаю, того не знаю… А Ферапонт заглядывал. Они уже никогда больше не ссорились.
Ферапонт после всех этих историй поступил в большую труппу артистов-лилипутов, ездил с ними по стране, но к весне вернулся в наш город. Сперва поселился у Петра Петровича, а потом получил комнатку в доме здешнего пароходства. Потому что стал работать на пристани то ли радистом, то ли телеграфистом. Помните, Петр Петрович на первом же выступлении заметил,
Правда, один раз над ними грянула беда…
– Какая?! – разом испугались Зинуля и Вовка.
– Вы про это, конечно, и не слыхали. А я помню. Как раз семилетку заканчивал… В ту пору великий вождь и друг всех народов Иосиф Виссарионович доживал последние месяцы. И совсем уже спятил с ума. Шпионы и убийцы чудились ему повсюду. И по его требованию “синие фуражки” стали раскручивать очередное придуманное дело. Арестовали несколько десятков известных врачей, обвинили их в шпионаже, во вредительстве-отравительстве, в убийстве многих государственных деятелей… И во всех газетах и по радио начались вопли – о недопустимости ротозейства и необходимости повышать бдительность… Ну и стали повышать – и в столице, и в провинции. А Петр Петрович, он же был радиолюбитель, имелась у него какая-то там маленькая рация. Конечно, разрешенная, зарегистрированная, но кому что докажешь, если есть план отловить установленное число вражеских агентов… И попал Петр Петрович в следственную камеру МГБ. Хлебнул, конечно, всякого. Даже признался, что был американским, английским, японским и чанкайшистским шпионом… Понимаете, там умели добывать признания…
Но тут случилось, что вождь наш волею Господней помр е … И вскоре всех, кто был взят по делу “врачей-отравителей”, стали выпускать. Вышел и Петр Петрович… А Ферапонт, к счастью, в лапы старательных следователей не попадал, хотя и боялся этого. Видимо, органы решили, что слишком мелкая сошка…
Петр Петрович и Ферапонт дружили до конца. До самой смерти Петра Петровича. Он умер в пятьдесят шестом году. Неожиданно, от сердечного приступа. Понятно, что Ферапонт очень тогда плакал. Как безутешный первоклашка… Хотя в ту пору на первоклассника он был совсем уже не похож. Раздался в плечах, отрастил длинные волосы, носил флотскую фуражку и клеши, ходил вразвалочку. Этакий крошечный морской волк. И, надо сказать, это не выглядело смешно. Ферапонт своим поведением умел внушить уважение.
Кстати, в ту пору была уже у Ферапонта жена. Очень маленького роста, но не лилипутка. А потом у них родился сын.
– Сын?! – изумился Вовка.
– Разве у лилипутов бывают дети? – сказала Зинуля.
– Представь себе. Я раньше тоже думал, что не бывают, но вот, прожалуйста… И вырос этот сын во вполне нормального мужика, стал потом речным капитаном, плавал на Иртыше и Оби. Может, и сейчас плавает, не знаю… Ферапонт с женой переехали в Омск, а потом еще куда-то, и я потерял их следы…
А Рудольф Яковлевич умер в своем сквере на лавочке. Его нашли прибежавшие к нему мальчишки.
Похороны были очень скромные. Нинусь Ромашкина пришла, Кузьма Сергеич, дядя Макс. Несколько ребят. Ну, и Ферапонт, конечно, и я…
– А Петр Петрович? –
– Рудольф Яковлевич умер чуть позже, чем он… Ввпрочем, все это было уже потом и к истории о колдовстве отношения не имеет. А в то утро, после битвы на ночном пустыре, Винька все же надеялся еще, что колдовство Ферапонта было не напрасным. И, уж конечно же, был уверен, что одолел в бою духа Тьмы (впрочем, не исключено, что и вправду одолел; по крайней мере, в себе).
Надо было одолевать и другие тревоги. И Винька, прихватив сверток с одеждой и меч, побежал на улицу Короленко, в свою отремонтированную квартиру. Вдруг мама наконец-то приехала?
И она правда приехала!
И не одна, а вместе с папой, которого отпустили на три дня!
Увидев отца, Винька обомлел от восхищения. Тот был в форме морского офицера!
Оказалось, что самолетная часть, где отец ведал аэродромным обслуживанием, принадлежит морской авиации. Да, очень далеко от моря, и тем не менее… Начальство решило, что пора навести надлежащий флотский порядок, солдат и сержантов одели в клеши и форменки с синими воротниками, а офицерам выдали кителя и брюки навыпуск.
– Видите, какой я адмирал, – усмехался отец. – Конечно, скоро домой, только вот передам дела кадровому начальнику, но хоть покрасуюсь напоследок.
Правда погоны и пуговицы на синем кителе и морскорй “краб” на фуражке были не золотыми, а серебряными (“инженерскими”), но все равно отец выглядел, как офицер из фильма “Голубые дороги”. Кобура у него была теперь черная и спускалась из-под кителя на длинных ремешках.
– А это тебе… – Отец дал Виньке сверток из желтой хрустящей бумаги.
Винька суетливо разрезал кухонным ножом шпагат. В свертке была прежняя, “сухопутная” портупея отца, потертая кирзовая кобура и золотистые крылышки со звездочкой – эмблема с фуражки офицера-летчика.
Винька прыгнул отцу на шею и повис на ней, тихонько визжа и дрыгая ногами. Потом пробил гвоздем в ремне новые дырки. Опоясался, повесил на пояс кобуру, а крылышки на зеленой суконной подкладке булавкой прицепил к ковбойке.
Днем он сбегал в “таверну”, принес рогатку и засунул ее в кобуру.
Мама и отец хлопотали по хозяйству. Винька радостно включился в работу. Помогал двигать мебель и вешать занавески.
Ночевали здесь. Наконец-то все вместе, под собственной крышей. От полов еще пахло краской, но не сильно. В распахнутые окна входил свежий воздух. Ночью прошел дождь, и утро было сверкаещее от луж и капель на листьях.
Винька проснулся поздно. Дома никого не было, мамин голос слышался со двора. Она обсуждала новости с соседками.
На кухне лежала груда белья, приготовленная к стирке. Винька вспомнил! Принес из сеней сверток со штанами и матроской, кинул их в общую кучу. Едва ли кому-то они еще пригодятся, но выстирать надо. Вдруг там и правда какие-то бактерии…
Какие?..
Беспокойство, сперва крошечное, вдруг вспухло в Виньке новым страхом-догадкой! Взорвалось!
Что если в одежде микробы не гриппа, не какой-то лихорадки, а давней болезни Ферапонта? Его лилипутства…
Можно себя успокаивать, говорить, что таких микробов, конечно же, нет. Можно обзывать себя дураком и трусом. Все равно страх уже не уйдет! Потому что в дело вступило прежнее колдовство. То, которому Винька открыл дорогу сделанной из дранок “кометой”.