Тридцать три удовольствия
Шрифт:
— И именно поэтому нашему воображению пора предоставить возможность отдохнуть, — сказал я, отправляясь в ванную. Чужие сны, принадлежащие Рамсесу Третьему или Хуану Малаведе, все еще кружились в моей голове.
Лица девушек горничных, оккупировавших наш номер, когда я вышел из ванной, показались мне почему-то знакомыми. Все сделавший для приведения своего внешнего вида в шик-блеск Николка пытался о чем-то спросить их, пользуясь обрывками английского, случайно оказавшимися в его памяти, напичканной историей и мертвыми языками.
— Что, не получается охмуреж? — усмехнулся я, видя, что девушки
— Меня любая девушка на любом языке поймет, — самодовольно возразил Старов.
— Уже, должно быть, поняли. Не разменивайся, неужели тебя обольщает обслуживающий персонал?
— Обольщает.
— Войти в число избранных, которым известно о Бастшери, и обращать внимание на уборщиц — не понимаю.
— В этом сказывается твоя узко юмористическая ограниченность.
— Тот — это только бог луны или чего-нибудь еще? — спросил я ни с того ни с сего. Сад, озаренный полным кругом луны, вдруг выплыл в моей памяти как свидетельство того, что в нашей жизни наступают новые события.
— И мудрости, — ответил Николка, — счёта и письма, нет бы повторить по-английски то, что я пытался им тут сказать, ты мне зубы заговариваешь.
Повторить было нетрудно, я перевел горничным вопросы Николки — «как вас зовут?» и «где мы можем увидеться вечером?», после чего девушки показали нам свои запястья, на которых были вытатуированы кресты, сказали, что они коптки, христианки, и готовы обсудить с мистером его намерения, если он всерьез хочет поговорить о женитьбе.
— Обет безбрачия я не давал, — сказал Николка, улыбаясь, но тут же махнул рукой: — Или ладно, не нужно этого переводить, пошли завтракать.
Сказать по правде, девушки не отличались красотой, и Николке не вполне достойно было испытывать на них свою неотразимость. Что же касается беседы, то она, казалось бы, заглохла, но вдруг одна из горничных, собравшись с духом, выключила пылесос и спросила, знаем ли мы, что сегодня ночью в гостинице умер или убит еще один человек и, причем, точно так же, как вчерашний швед. Я перевел Николке слово в слово все, что услышал. Его это потрясло почти так же, как необходимость жениться на представительницах племени коптов, он почесал в затылке и исполнил при помощи губ и голоса мелодию похоронного марша. Исполнил, правда, фальшиво, хотя и считался человеком музыкально образованным.
— И ты веришь во всю эту чертовщину? — спросил я.
— Что же еще остается делать? Теперь ты скажи только, я свободен или уже должен чувствовать перед девушками какие-то обязательства?
— Свободен, — мрачно сказал я, и мы отправились завтракать.
Удовольствие третье
ТАНЕЦ ЖИВОТА
Изогнувшись назад, она рассыпавшимися волосами касалась пола, и была столь же волнующа, как ее танец.
Ардалион Иванович уже все знал. Труп молодого мужчины был обнаружен сегодня в пять утра. Им оказался тридцатилетний турист из Польши Ежи Моларский. За ним зашел его приятель, чтобы
После завтрака, вместо ожидаемых пирамид нас повезли на восточную окраину города осматривать крепость и мечеть Аль Рифаи. У входа в огромную мечеть, как и везде в Каире, на нас обрушились попрошайки и продавцы фальшивых папирусов. Все брезгливо проходили мимо, а мне в голову вдруг пришла одна идея, и я принялся копаться в многочисленных запечатанных в полиэтилен псевдопапирусах, пока не нашел то, что можно было назвать предметом моих поисков. Поторговавшись со стариком, заломившим для начала двадцать египетских фунтов, я купил у него картинку за два фунта, да и то переплатил, если, как выяснилось, за три фунта можно было взять пяток.
Свою группу я нашел уже в мечети, где, обувшись в бахилы, писатели, в числе которых и мои, «из Подмосковья», восторгались красотами мусульманских орнаментов, а гид подробно рассказывал, почему в исламской живописи запрещены конкретные изображения — люди, животные, растения, предметы быта, только надписи и узорные орнаменты разрешаются.
— Зачем тебе эта банановая кожура? — спросил меня Ардалион Иванович, на что я, хитро прищурившись, ответил:
— Хочу проверить, правда ли, что они недолговечны, эти таинственные египтянки, — и показал ему псевдопапирус, на котором был изображен сидящий на троне фараон в короне Верхнего и Нижнего Египта, напротив него стояла обнаженная женщина, протягивая левой рукой цветок лотоса к лицу своего повелителя, а правой передвигая фигурку на доске, стоявшей меж фараоном и красавицей на фигурном столике с изображением львов — фараон и его подруга играли в египетские шашки.
— Оп-па! — изумился Ардалион. — Федор, да ты делаешь успехи!
— Думаешь, это они? — спросил Мухин.
— А почему бы и нет, — пожал я плечами.
— Спросим у гида.
Гид не мог объяснить толком, кто именно изображен на картинке, а когда я вдобавок спросил его, почему коран запрещает мусульманам конкретные изображения, а всюду продаются вполне конкретные картинки, срисованные с древних папирусов, он и вовсе смутился и стал доказывать, что эту работу выполняют в Египте не мусульмане, а христиане-копты. Потом только они нанимают мусульман, чтобы те продавали фальшивые папирусы. Якобы коран запрещает рисовать, а коптам запрещается торговать.
— Вот почему у нас в Москве на рынках торгуют одни мусульмане, — пошутил я, на что гид заулыбался, кивая.
После Аль Рифаи нас должны были вести в другую мечеть, но там шли приготовления к какому-то празднеству, и было предложено поехать на другой конец города осматривать еще какую-то мечеть. Тут некоторые из писателей взбунтовались и спросили, а нельзя ли, раз уж программа нарушена, осмотреть какую-нибудь христианскую церковь. Бабенко все уладил, и нас повезли к церкви Святого Сергия, на что Ардалион Иванович заметил: